времен. К маю 1797 года из пугачевцев в живых остава лись лишь шестеро: Канзафар Усаев, Ефстафий Долгопо лов, Иван Почиталин, Емельян Тюленев, Юлай Азналин и Салават Юлаев.
В том же году новый российский император издал указ, определявший места, куда должны были ссылаться приго воренные к каторге. Речь шла о Нерчинских рудниках, Иркутской суконной фабрике и строительстве таганрог ской крепости. В связи с этим генерал-прокурор Сената Куракин затребовал от губернатора Эстляндии Лангеля список годных для каторжных работ ссыльных.
Отправляя список, Ланге ль сообщил Куракину о том, что содержание заключенных обременительно для казны, и спросил, что ему делать с Усаевым, Почиталиным и Юлаевым, которых находит вполне здоровыми.
Однако предложение об их пересылке куда-либо было отклонено. Генерал-прокурор велел оставить зачинщиков и активнейших участников восстания 1773 — 1775 годов в Балтийском порту.
Увидев, что и при Павле I ничего не меняется, Салават впервые по-настоящему приуныл.
— Похоже, зря мы надеялись... Уж сколько времени прошло, как бунт подавили, а они, как и прежде, боятся отпустить нас отсюда.
— Да, шибко мы их, видать, тогда напужали, — мрач но произнес Иван Почиталин. — Стало быть, нечего нам на милосердие его величества ампиратора рассчитывать. Все они заодно...
— До чего же радовался мой отец, когда Катерина умер ла. Думал, домой нас отпустят. Теперь уж все, долго не протянет... — схватился за голову Салават.
Предчувствия его не обманули. Потеряв последнюю на дежду, Юлай захандрил и поддался давно подтачивавшей его тело болезни. Отказываясь от еды и питья, он лежал в горячке, то и дело впадая в беспамятство. Промаявшись так трое суток, Юлай Азналин затих раз и навсегда.
Похоронив в чужой земле горячо любимого отца, Сала ват ощутил себя полным сиротой. Целиком отдавшись сво ему безутешному горю, он и сам вскоре занемог. Ночами Салават бредил, видя себя среди природы родного Урала в окружении своих близких — родителей, жен и детей, а днем с великими мучениями отбивал кайлом камни в ка рьере. Все чаще и чаще случались у него головокружения, ноги и руки заметно слабели. Вот и сегодня, двадцать ше 290
В том же году новый российский император издал указ, определявший места, куда должны были ссылаться приго воренные к каторге. Речь шла о Нерчинских рудниках, Иркутской суконной фабрике и строительстве таганрог ской крепости. В связи с этим генерал-прокурор Сената Куракин затребовал от губернатора Эстляндии Лангеля список годных для каторжных работ ссыльных.
Отправляя список, Ланге ль сообщил Куракину о том, что содержание заключенных обременительно для казны, и спросил, что ему делать с Усаевым, Почиталиным и Юлаевым, которых находит вполне здоровыми.
Однако предложение об их пересылке куда-либо было отклонено. Генерал-прокурор велел оставить зачинщиков и активнейших участников восстания 1773 — 1775 годов в Балтийском порту.
Увидев, что и при Павле I ничего не меняется, Салават впервые по-настоящему приуныл.
— Похоже, зря мы надеялись... Уж сколько времени прошло, как бунт подавили, а они, как и прежде, боятся отпустить нас отсюда.
— Да, шибко мы их, видать, тогда напужали, — мрач но произнес Иван Почиталин. — Стало быть, нечего нам на милосердие его величества ампиратора рассчитывать. Все они заодно...
— До чего же радовался мой отец, когда Катерина умер ла. Думал, домой нас отпустят. Теперь уж все, долго не протянет... — схватился за голову Салават.
Предчувствия его не обманули. Потеряв последнюю на дежду, Юлай захандрил и поддался давно подтачивавшей его тело болезни. Отказываясь от еды и питья, он лежал в горячке, то и дело впадая в беспамятство. Промаявшись так трое суток, Юлай Азналин затих раз и навсегда.
Похоронив в чужой земле горячо любимого отца, Сала ват ощутил себя полным сиротой. Целиком отдавшись сво ему безутешному горю, он и сам вскоре занемог. Ночами Салават бредил, видя себя среди природы родного Урала в окружении своих близких — родителей, жен и детей, а днем с великими мучениями отбивал кайлом камни в ка рьере. Все чаще и чаще случались у него головокружения, ноги и руки заметно слабели. Вот и сегодня, двадцать ше 290
