— Послать немедля за экзекутором Сусловым! — взвизгнул Борисов, ударив по столу кулачищем. — Ишь, сердобольный какой, разбойников пожалел!
— На мой взгляд, Суслов и сам заслуживает хорошей порки, — заметил секретарь канцелярии Черкашенинов.
— Не извольте беспокоиться, господа, он ее получит, — заверил всех Фрейман.
— А с Третьяковым как поступим? — поинтересовался комендант Мясоедов, приведя в ужас переводчика, с тре петом выслушивавшего высказываемые ему претензии.
— На первый раз ограничимся строгим предупрежде нием...
Третьяков облегченно вздохнул и, вытащив дрожащей рукой из кармана носовой платок, обтер им взопревший лоб и перекрестился.
— Ну, а с этими что будем делать? — спросил воевода Борисов, кивая в сторону Салавата и Ю лая. — Оставлять злодеев в таком виде никак нельзя.
— А мы их еще раз пометим, дабы в случае побега вся кий этих сволочей опознать мог, — проговорил с надмен ным видом Фрейман и грозно добавил: — Да непременно при народе!
Спустя некоторое время приговоренных вывели на го родскую площадь, чтобы прилюдно повторить наказание.
Исполосованного, с обезображенным заплывшим ли цом Салавата невозможно было узнать. Он еле держался на ногах после перенесенной им пытки. Терпя ужасные муки, он поскрипывал стиснутыми зубами, стараясь не проронить ни звука. Даже когда батыру клещами выдира ли до основания ноздри, он и то лишь еле слышно поста нывал. Но самым тяжелым испытанием для него было видеть, как издеваются над его отцом.
Клейменные заново, с незажившими ранами Салават и Юлай были отправлены на каторгу.
Из Уфы их вывезли второго октября 1775 года. Путь предстоял долгий, сложный и мучительный: Уфа — Мен- зелинск — Казань — Нижний Новгород — Москва — Тверь — Великий Новгород — Псков — Дерпт — Ревель — балтийская морская крепость Рогервик.
Конвоировал арестантов конный отряд под командова нием поручика Бушмана.
Лежа в повозке под приглядом солдат, Салават страдал под тяжестью стиснувших ему израненные руки и ноги 278
— На мой взгляд, Суслов и сам заслуживает хорошей порки, — заметил секретарь канцелярии Черкашенинов.
— Не извольте беспокоиться, господа, он ее получит, — заверил всех Фрейман.
— А с Третьяковым как поступим? — поинтересовался комендант Мясоедов, приведя в ужас переводчика, с тре петом выслушивавшего высказываемые ему претензии.
— На первый раз ограничимся строгим предупрежде нием...
Третьяков облегченно вздохнул и, вытащив дрожащей рукой из кармана носовой платок, обтер им взопревший лоб и перекрестился.
— Ну, а с этими что будем делать? — спросил воевода Борисов, кивая в сторону Салавата и Ю лая. — Оставлять злодеев в таком виде никак нельзя.
— А мы их еще раз пометим, дабы в случае побега вся кий этих сволочей опознать мог, — проговорил с надмен ным видом Фрейман и грозно добавил: — Да непременно при народе!
Спустя некоторое время приговоренных вывели на го родскую площадь, чтобы прилюдно повторить наказание.
Исполосованного, с обезображенным заплывшим ли цом Салавата невозможно было узнать. Он еле держался на ногах после перенесенной им пытки. Терпя ужасные муки, он поскрипывал стиснутыми зубами, стараясь не проронить ни звука. Даже когда батыру клещами выдира ли до основания ноздри, он и то лишь еле слышно поста нывал. Но самым тяжелым испытанием для него было видеть, как издеваются над его отцом.
Клейменные заново, с незажившими ранами Салават и Юлай были отправлены на каторгу.
Из Уфы их вывезли второго октября 1775 года. Путь предстоял долгий, сложный и мучительный: Уфа — Мен- зелинск — Казань — Нижний Новгород — Москва — Тверь — Великий Новгород — Псков — Дерпт — Ревель — балтийская морская крепость Рогервик.
Конвоировал арестантов конный отряд под командова нием поручика Бушмана.
Лежа в повозке под приглядом солдат, Салават страдал под тяжестью стиснувших ему израненные руки и ноги 278
