Пребывая в таком благорасположении, Аршеневский приступил, наконец, к допросу. Однако вскоре настроение его переменилось. Вопреки ожиданиям подполковника, Салават, отвечая на его вопросы, держался независимо, ничем не выказывая своего раскаяния.
— Все прочие бунтовщики толпами к нам с повинной являются, а ты, как я погляжу, даже и не думал сдавать ся, — не скрывая своего раздражения, заметил Аршенев ский.
— Не думал...
— Столько злодеяний совершил и не раскаиваешь ся?! — заорал, потеряв самообладание, подполковник.
Салават промолчал.
— Корчишь из себя героя! Да знаешь ли ты, воровское отродье, что ты один такой остался, что от тебя, злодея, даже народец твой подлый отступился?! И все башкирцы до сего дня токмо и делали, что ждали, когда мы тебя возь мем. Уж как они будут рады узнать, что ты у нас в ру ках! — врал Аршеневский напропалую, лишь бы вывести пленника из себя.
Но Салават стоял перед ним неприступной скалой. Ему пришлось даже стиснуть зубы, чтобы не рассмеяться зарвавшемуся офицеру прямо в лицо: «Насчет народа ты, Аршин, явно перебрал. Видно, плохо ты нас, башкортов, знаешь. Так плохо, что даже представить себе не можешь, сколь велика и неискоренима наша любовь к родному Ура лу. Вот почему мой народ никогда не забывает своих баты ров, готовых жизнью своей заплатить за его свободу. Вот почему у нас столько героических песен и сказаний!».
Такой ответ можно было прочесть в черных, как уголь, и блестящих глазах гордого и непоколебимого в своей вере Салавата Юлаева.
Вся спесь Аршеневского так и забурлила, так и закло котала в нем. Он хотел разозлить батыра, а вместо этого взбесился сам.
— Так ты еще и упорствуешь! — скривившись, взвизг нул он и наотмашь ударил связанного пленника ладонью по щеке. — Ну да ничего, мы тебя так обломаем, что ты еще на коленях будешь перед нами ползать, прощение вымаливать! — процедил подполковник сквозь зубы и приказал отделать его батогами.
Пока Салавата били, Аршеневский знакомился с прото колом. Закончив, он приказал увести арестованного, а сам засел за рапорт, в котором не преминул подчеркнуть, что 265
— Все прочие бунтовщики толпами к нам с повинной являются, а ты, как я погляжу, даже и не думал сдавать ся, — не скрывая своего раздражения, заметил Аршенев ский.
— Не думал...
— Столько злодеяний совершил и не раскаиваешь ся?! — заорал, потеряв самообладание, подполковник.
Салават промолчал.
— Корчишь из себя героя! Да знаешь ли ты, воровское отродье, что ты один такой остался, что от тебя, злодея, даже народец твой подлый отступился?! И все башкирцы до сего дня токмо и делали, что ждали, когда мы тебя возь мем. Уж как они будут рады узнать, что ты у нас в ру ках! — врал Аршеневский напропалую, лишь бы вывести пленника из себя.
Но Салават стоял перед ним неприступной скалой. Ему пришлось даже стиснуть зубы, чтобы не рассмеяться зарвавшемуся офицеру прямо в лицо: «Насчет народа ты, Аршин, явно перебрал. Видно, плохо ты нас, башкортов, знаешь. Так плохо, что даже представить себе не можешь, сколь велика и неискоренима наша любовь к родному Ура лу. Вот почему мой народ никогда не забывает своих баты ров, готовых жизнью своей заплатить за его свободу. Вот почему у нас столько героических песен и сказаний!».
Такой ответ можно было прочесть в черных, как уголь, и блестящих глазах гордого и непоколебимого в своей вере Салавата Юлаева.
Вся спесь Аршеневского так и забурлила, так и закло котала в нем. Он хотел разозлить батыра, а вместо этого взбесился сам.
— Так ты еще и упорствуешь! — скривившись, взвизг нул он и наотмашь ударил связанного пленника ладонью по щеке. — Ну да ничего, мы тебя так обломаем, что ты еще на коленях будешь перед нами ползать, прощение вымаливать! — процедил подполковник сквозь зубы и приказал отделать его батогами.
Пока Салавата били, Аршеневский знакомился с прото колом. Закончив, он приказал увести арестованного, а сам засел за рапорт, в котором не преминул подчеркнуть, что 265
