«Когда ваши люди попадают к нам, мы их не убиваем, а отпускаем обратно невредимыми. А когда наш человек попадает к вам, то вы его держите в заключении, а иных ... убиваете. Если бы у нас был такой злой умысел, коли того пожелает бог, мы можем больше вашего поймать и значи тельно больше убивать. Но мы не трогаем ваших, ибо не питаем к вам зла...».
Помня о расправе над башкиром, который был еще в июне направлен Юлаем на Катав-Ивановский завод для ведения переговоров с приказчиками, отец и сын, не же лая больше рисковать своими людьми, решили использо вать для доставки сочиненного ими письма кого-нибудь из заводских. И вскоре люди из отряда Азналина такого чело века изловили, доставив его тут же в ставку.
Обезумевший от страха, порожденного всевозможными россказнями о свирепстве башкир, он, как затравленный зверь, предстал перед Салаватом и Юлаем. Но, вопреки ожиданиям пленника, те повели себя с ним миролюбиво.
— Ну, сказывай, как тебя величать, — подбоченясь, обратился к крестьянину Салават.
— Кузьма, — не сразу откликнулся растерявшийся от неожиданного вопроса мужик.
— А по батюшке?
— Пет-ро-вич... — нараспев ответил он, все еще недо умевая.
— Давно ли был на заводе, Питрауищ? — спросил Юлай.
— Не боле трех ден, как оттудова.
— Много ли там народу?
— Да боле двух тыщ, пожалуй, будет.
— Как так?
— Так ведь хозяева с других заводов людей нагнали — с тех, что погорели.
— Как думаешь, Кузьма Петрович, Катау-Иван долго простоит? — поинтересовался Салават.
— Долго, — махнув рукой, простодушно признался тот. — Стены у нас дюже крепкие.
Отец и сын переглянулись.
— А харчи-то есть? — спросил Юлай.
— Харчей, мил человек, не то чтобы вдоволь, но покудо ва, слава Богу, хватат, — окончательно расслабившись, перекрестился крестьянин.
242
Помня о расправе над башкиром, который был еще в июне направлен Юлаем на Катав-Ивановский завод для ведения переговоров с приказчиками, отец и сын, не же лая больше рисковать своими людьми, решили использо вать для доставки сочиненного ими письма кого-нибудь из заводских. И вскоре люди из отряда Азналина такого чело века изловили, доставив его тут же в ставку.
Обезумевший от страха, порожденного всевозможными россказнями о свирепстве башкир, он, как затравленный зверь, предстал перед Салаватом и Юлаем. Но, вопреки ожиданиям пленника, те повели себя с ним миролюбиво.
— Ну, сказывай, как тебя величать, — подбоченясь, обратился к крестьянину Салават.
— Кузьма, — не сразу откликнулся растерявшийся от неожиданного вопроса мужик.
— А по батюшке?
— Пет-ро-вич... — нараспев ответил он, все еще недо умевая.
— Давно ли был на заводе, Питрауищ? — спросил Юлай.
— Не боле трех ден, как оттудова.
— Много ли там народу?
— Да боле двух тыщ, пожалуй, будет.
— Как так?
— Так ведь хозяева с других заводов людей нагнали — с тех, что погорели.
— Как думаешь, Кузьма Петрович, Катау-Иван долго простоит? — поинтересовался Салават.
— Долго, — махнув рукой, простодушно признался тот. — Стены у нас дюже крепкие.
Отец и сын переглянулись.
— А харчи-то есть? — спросил Юлай.
— Харчей, мил человек, не то чтобы вдоволь, но покудо ва, слава Богу, хватат, — окончательно расслабившись, перекрестился крестьянин.
242
