— А когда он снова сюда заявится, как ты его встре тишь? — не унимался Салават.
— С такими образованными людьми общаться нужно, улым. И потом, я ведь старшина. Я не должен терять дове рие русских турэ14. Даже если я не согласен с ними, пока зывать этого никак нельзя... А что я чувствую, видя, как грабят мою страну, мало кто из них догадывается. Они, верно, думают, что я никчемный и бестолковый, предан ный батше старшина. Потому никто так и не проведал, что я в свое время людям Карахакала и Батырши помогал. Аллага шюкюр, тогда пронесло. И впредь надобно осто рожность соблюдать. Вот так и приходится жить, улым, угождая властям...
Вошла Мюния и, прерывая беседу отца и сына, сооб щила: — Обед готоң, мойте руки.
Юлай вышел из юрты. Подойдя к средней жене, дер жавшей наготове медный кумган, он ополоснул руки, вы тер их насухо о чистое вышитое по краю полотенце, затем, устроившись на взбитой подушке, положенной на рассте ленной прямо на земле кошме, промолвил «бисмилла» и потянулся к большому деревянному блюду, наполненному дымящимися кусками конины.
Вслед за ним принялись доставать мясо другие домо чадцы, включая жен и сыновей с невестками. Лишь Сала ват, находившийся под тяжелым впечатлением от увиден ного по дороге и только что услышанного, так и не смог притронуться к своей доле.
— Ты почему не ешь, сынок? — озабоченно спросила Азнабикэ.
— Не хочется, эсэй.
— Уж не захворал ли? — еще больше встревожилась мать.
— Ну что ты, эсэй. Зря беспокоишься. Я потом переку шу, когда и впрямь проголодаюсь.
— Как же так, улым? — удивилась Азнабикэ. — Столь ко верст верхом отмахал и не проголодался! Давай ешь...
Но тут вмешался Юлай: — Зачем ты его принуждаешь, эсэхе? Оставь сына в по кое. Ему, видать, кумыс аппетит перебил.
Салават вопросительно взглянул на отца.
— Атай! Кони наши, небось, застоялись. Может, их к реке свести?
— Дело твое, улым.
24
— С такими образованными людьми общаться нужно, улым. И потом, я ведь старшина. Я не должен терять дове рие русских турэ14. Даже если я не согласен с ними, пока зывать этого никак нельзя... А что я чувствую, видя, как грабят мою страну, мало кто из них догадывается. Они, верно, думают, что я никчемный и бестолковый, предан ный батше старшина. Потому никто так и не проведал, что я в свое время людям Карахакала и Батырши помогал. Аллага шюкюр, тогда пронесло. И впредь надобно осто рожность соблюдать. Вот так и приходится жить, улым, угождая властям...
Вошла Мюния и, прерывая беседу отца и сына, сооб щила: — Обед готоң, мойте руки.
Юлай вышел из юрты. Подойдя к средней жене, дер жавшей наготове медный кумган, он ополоснул руки, вы тер их насухо о чистое вышитое по краю полотенце, затем, устроившись на взбитой подушке, положенной на рассте ленной прямо на земле кошме, промолвил «бисмилла» и потянулся к большому деревянному блюду, наполненному дымящимися кусками конины.
Вслед за ним принялись доставать мясо другие домо чадцы, включая жен и сыновей с невестками. Лишь Сала ват, находившийся под тяжелым впечатлением от увиден ного по дороге и только что услышанного, так и не смог притронуться к своей доле.
— Ты почему не ешь, сынок? — озабоченно спросила Азнабикэ.
— Не хочется, эсэй.
— Уж не захворал ли? — еще больше встревожилась мать.
— Ну что ты, эсэй. Зря беспокоишься. Я потом переку шу, когда и впрямь проголодаюсь.
— Как же так, улым? — удивилась Азнабикэ. — Столь ко верст верхом отмахал и не проголодался! Давай ешь...
Но тут вмешался Юлай: — Зачем ты его принуждаешь, эсэхе? Оставь сына в по кое. Ему, видать, кумыс аппетит перебил.
Салават вопросительно взглянул на отца.
— Атай! Кони наши, небось, застоялись. Может, их к реке свести?
— Дело твое, улым.
24
