— Кэйнэ, что-то твой сын охладел к нам в последнее время.
— Может, он себе еще одну жену приглядел?
Азнабикэ удивилась: — С чего вы это взяли?
— Ну как же. Толком с нами не разговаривает, про де тей как будто забыл. Не ласкает, как прежде, — сказала Зюлейха.
— Да, что-то непонятное с ним творится, — закивала головой ее кюндаш Гюльбазир.
— А вы не пробовали с ним переговорить? — невозмути мо спросила свекровь.
— Так ведь он к нам даже не подходит.
Азнабикэ обхватила за плечи обеих и с улыбкой ска зала: — Ладно, невестушки. Не горюйте. Сперва я сама все разузнаю, а потом к вам загляну.
Она тут же вышла на улицу и пошла искать Салавата.
— Улым, — окликнула она, увидев сына.
— Да, эсэй?
— У тебя все хорошо? Ты не захворал?
— Не захворал. А почему ты спрашиваешь?
— Потому как я вижу, что ты сам не свой.
— Да нет, эсэй, я такой, как всегда.
— В том-то и дело, что не такой, улым. Изменился ты в последнее время. Ты, часом, не влюбился?
Салават низко опустил голову и, не смея взглянуть ма тери в глаза, спросил: — Зачем тебе это, эсэй?
— Ну как же, улым! Ведь я мать. Я должна знать, о чем сын мой тужит. И невестки за тебя беспокоятся.
— Нет причины, чтобы беспокоиться, ни у тебя, ни у них. Зюлейху и Гюльбазир я не разлюбил и ни в кого боль ше не влюблялся. У меня совсем другие заботы, эсэй.
— Какие? — встревожилась Азнабикэ.
— Никак не могу допытаться, кто такой Пугачев, кото рого все клянут. Может, он и впрямь батша?
— Ах, вон ты про что, улым. Мне про того человека отец твой рассказывал... — тихо сказала мать и покачала голо вой. — Эй, балам, нам-то с тобой какая разница, настоя щий он батша или нет.
— Как же, эсэй! — горячо воскликнул Салават. — Он ведь слово дал вернуть нам, башкортам, наши земли-воды 118
— Может, он себе еще одну жену приглядел?
Азнабикэ удивилась: — С чего вы это взяли?
— Ну как же. Толком с нами не разговаривает, про де тей как будто забыл. Не ласкает, как прежде, — сказала Зюлейха.
— Да, что-то непонятное с ним творится, — закивала головой ее кюндаш Гюльбазир.
— А вы не пробовали с ним переговорить? — невозмути мо спросила свекровь.
— Так ведь он к нам даже не подходит.
Азнабикэ обхватила за плечи обеих и с улыбкой ска зала: — Ладно, невестушки. Не горюйте. Сперва я сама все разузнаю, а потом к вам загляну.
Она тут же вышла на улицу и пошла искать Салавата.
— Улым, — окликнула она, увидев сына.
— Да, эсэй?
— У тебя все хорошо? Ты не захворал?
— Не захворал. А почему ты спрашиваешь?
— Потому как я вижу, что ты сам не свой.
— Да нет, эсэй, я такой, как всегда.
— В том-то и дело, что не такой, улым. Изменился ты в последнее время. Ты, часом, не влюбился?
Салават низко опустил голову и, не смея взглянуть ма тери в глаза, спросил: — Зачем тебе это, эсэй?
— Ну как же, улым! Ведь я мать. Я должна знать, о чем сын мой тужит. И невестки за тебя беспокоятся.
— Нет причины, чтобы беспокоиться, ни у тебя, ни у них. Зюлейху и Гюльбазир я не разлюбил и ни в кого боль ше не влюблялся. У меня совсем другие заботы, эсэй.
— Какие? — встревожилась Азнабикэ.
— Никак не могу допытаться, кто такой Пугачев, кото рого все клянут. Может, он и впрямь батша?
— Ах, вон ты про что, улым. Мне про того человека отец твой рассказывал... — тихо сказала мать и покачала голо вой. — Эй, балам, нам-то с тобой какая разница, настоя щий он батша или нет.
— Как же, эсэй! — горячо воскликнул Салават. — Он ведь слово дал вернуть нам, башкортам, наши земли-воды 118
