284 будущее и делился с ними своими идеями. Руководству медресе это не понравилось. Они пожало- вались на меня куда следует (тиешле урынга данус) и объявили меня атеистом-реформатором, вер- нувшимся домой после учебы за границей. Они обвинили меня в распространении политических идей среди студентов и приобретении турецких газет, но так и не смогли мне навредить».
Так описывал свое возвращение из Медины на родину в 1908 г. Габделмажит Кадыйри (1881– 1962), специалист по рецитации Корана из деревни Эстерлебаш. С тех пор мало что изменилось в нашей интеллектуальной атмосфере. К 1970-м гг. жанр политического доноса стал привычен даже в исламской среде, не говоря уже про сферу науки. Поэтому памфлет Дамира Исхакова с его рито- рикой борьбы с западными врагами вполне объясним, хоть и анахроничен. Содержательно текст моего оппонента либо подтверждает уже высказанные мною положения, либо просто иллюстри- рует их. По этой причине я воспользуюсь возможностью развернуть свой аргумент, обращаясь не столько к содержанию памфлета Исхакова, сколько к самому факту его высказывания.
Мой оппонент занимает охранительную позицию: время наций не прошло, а любая критика этого концепта должна быть безжалостно предана анафеме. Для меня очевидно, что мыслить в нацио- нальной парадигме для многих приятно не только в силу их возраста, но и в связи с политическими процессами на постсоветском пространстве – на наших глазах национализмы разных цветов лишь набирают силу и в России, и на Кавказе, и в Средней Азии. Поэтому повестка постнации, которую я предлагаю, актуальна не только для татар. Это касается всех, и было бы чрезвычайно полезно услы- шать продуктивные мнения коллег из других регионов и интеллектуальных традиций.
«АРХИВНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ» ФАКТИЧЕСКИ ЛЕГИТИМИРОВАЛА НАЦИОНАЛЬНЫЕ НАРРАТИВЫ «УГНЕТЕННЫХ НАРОДОВ» Важно заметить, что современное увлечение нацией объясняется не только советским наследи- ем. Как известно, после развала Советского Союза ранее недоступные архивы нашей страны от- крыли двери для многочисленных исследователей. Работа с рассекреченными архивами известна сейчас в качестве кратковременной «архивной революции» 1990-х, после которой многие архивы вновь закрылись. На мой взгляд, одним из интеллектуальных последствий «архивной революции» стало усиление национальной парадигмы на постсоветском пространстве, а во многом и в самой международной науке. Дело в том, что многие исследователи, работавшие с открывшимися архивными данными, со- циализировались в эпоху холодной войны, поэтому политический пафос их работ был антисовет- ским. Главным объектом их подспудной критики стала политика Москвы, да и на региональные сюжеты во многом они смотрели через призму архивов в Москве и Петербурге. На этом фоне на- циональные элиты оказывались в роли молчаливых жертв, чьи взгляды на собственную историю в XX в. и субъектность в рамках советского проекта модернизации просто-напросто игнорирова- лись.
Одним из последствий такого взгляда на бывшее советское пространство стало доминирова- ние, как это ни парадоксально, национальной парадигмы в научных исследованиях. Критикуя советский проект нациестроительства, в целом международная наука восприняла или оказалась под влиянием национальной матрицы. Иными словами, Советский Союз представал в глазах ученых лишь как совокупность наций. Такой взгляд, несмотря на декларируемую критику наци- ональных нарративов (они плохи просто из-за своей «советскости»), по-прежнему очень заме- тен. Внимание международной науки к национализмам льстило местным интеллектуальным элитам и поддерживало их критику московской политики. Тем самым «архивная революция» фактически легити- мировала национальные нарративы «угнетенных народов». Постколониальная критика на постсоветском пространстве оказалась лишь антиколониальной, не предлагающей новой повестки дня и свежего взгляда на прошлое и, самое главное, на будущее. Даже когда в англоязычной литературе ставятся кавычки в слове «татарский» применительно к эпохе до XX в. и брезгливо отзываются о «национальной историо- графии», все равно мы имеем дело лишь с зеркальным отражением советского взгляда на нацию.
Так описывал свое возвращение из Медины на родину в 1908 г. Габделмажит Кадыйри (1881– 1962), специалист по рецитации Корана из деревни Эстерлебаш. С тех пор мало что изменилось в нашей интеллектуальной атмосфере. К 1970-м гг. жанр политического доноса стал привычен даже в исламской среде, не говоря уже про сферу науки. Поэтому памфлет Дамира Исхакова с его рито- рикой борьбы с западными врагами вполне объясним, хоть и анахроничен. Содержательно текст моего оппонента либо подтверждает уже высказанные мною положения, либо просто иллюстри- рует их. По этой причине я воспользуюсь возможностью развернуть свой аргумент, обращаясь не столько к содержанию памфлета Исхакова, сколько к самому факту его высказывания.
Мой оппонент занимает охранительную позицию: время наций не прошло, а любая критика этого концепта должна быть безжалостно предана анафеме. Для меня очевидно, что мыслить в нацио- нальной парадигме для многих приятно не только в силу их возраста, но и в связи с политическими процессами на постсоветском пространстве – на наших глазах национализмы разных цветов лишь набирают силу и в России, и на Кавказе, и в Средней Азии. Поэтому повестка постнации, которую я предлагаю, актуальна не только для татар. Это касается всех, и было бы чрезвычайно полезно услы- шать продуктивные мнения коллег из других регионов и интеллектуальных традиций.
«АРХИВНАЯ РЕВОЛЮЦИЯ» ФАКТИЧЕСКИ ЛЕГИТИМИРОВАЛА НАЦИОНАЛЬНЫЕ НАРРАТИВЫ «УГНЕТЕННЫХ НАРОДОВ» Важно заметить, что современное увлечение нацией объясняется не только советским наследи- ем. Как известно, после развала Советского Союза ранее недоступные архивы нашей страны от- крыли двери для многочисленных исследователей. Работа с рассекреченными архивами известна сейчас в качестве кратковременной «архивной революции» 1990-х, после которой многие архивы вновь закрылись. На мой взгляд, одним из интеллектуальных последствий «архивной революции» стало усиление национальной парадигмы на постсоветском пространстве, а во многом и в самой международной науке. Дело в том, что многие исследователи, работавшие с открывшимися архивными данными, со- циализировались в эпоху холодной войны, поэтому политический пафос их работ был антисовет- ским. Главным объектом их подспудной критики стала политика Москвы, да и на региональные сюжеты во многом они смотрели через призму архивов в Москве и Петербурге. На этом фоне на- циональные элиты оказывались в роли молчаливых жертв, чьи взгляды на собственную историю в XX в. и субъектность в рамках советского проекта модернизации просто-напросто игнорирова- лись.
Одним из последствий такого взгляда на бывшее советское пространство стало доминирова- ние, как это ни парадоксально, национальной парадигмы в научных исследованиях. Критикуя советский проект нациестроительства, в целом международная наука восприняла или оказалась под влиянием национальной матрицы. Иными словами, Советский Союз представал в глазах ученых лишь как совокупность наций. Такой взгляд, несмотря на декларируемую критику наци- ональных нарративов (они плохи просто из-за своей «советскости»), по-прежнему очень заме- тен. Внимание международной науки к национализмам льстило местным интеллектуальным элитам и поддерживало их критику московской политики. Тем самым «архивная революция» фактически легити- мировала национальные нарративы «угнетенных народов». Постколониальная критика на постсоветском пространстве оказалась лишь антиколониальной, не предлагающей новой повестки дня и свежего взгляда на прошлое и, самое главное, на будущее. Даже когда в англоязычной литературе ставятся кавычки в слове «татарский» применительно к эпохе до XX в. и брезгливо отзываются о «национальной историо- графии», все равно мы имеем дело лишь с зеркальным отражением советского взгляда на нацию.
