230 потому что они слишком прочувственны, и привел простые примеры, когда «одухотворенный» не переводится. Есть одно слово «спирит», а во французском языке этих слов много. Он говорит: по- чему немцы склонны к философии? Исследователь видит это через язык – сложный, четкий, кон- кретный немецкий язык с четкой, усложненной грамматикой. Он не то что специально разработан, но подточен под философствование.
И Дойчер говорит, что, к примеру, французы больше склонны к творческому, потому что весь их язык напыщен аспектами, связанными с ощущением природы и так далее. Английский, отме- чает он, наиболее рационален, поэтому здесь возникли рациональная философия, либерализм и прочее. То есть этот человек прямо указывает на то, что язык является не просто средством ком- муникации, не только средством объяснения, но и конкретно связан с исторической парадигмой. Об этом говорил Гейне, который был учеником Гегеля: немцы способны делать политическую философию, в то время как французы – политическое действие.
Передаем слово Ильнару Гарифуллину, кандидату исторических наук. Что такое, на ваш взгляд, татарская наука?
Ильнар Гарифуллин: Татарская наука – это, по моему мнению, в первую очередь наука, ко- торую делают татарские ученые. Действительно, если естественное направление как-то трудно делить на национальные аспекты, то гуманитарная наука, как правило, национально направлен- ная. В то же время в мире существует французская наука, американская, хотя эти аспекты больше касаются естественных вопросов.
Что касается конкретно татарской науки, то я вижу, что здесь очень много проблем. Когда в на- чале 1990-х создавалась Академия наук Татарстана, то там были заложены некоторые проблемные вещи, которые именно сейчас дают о себе знать. Те научные силы, которые существовали в Татар- стане, – они все из РАНовской системы, то есть входили в Российскую академию наук и перешли под крыло АН РТ из РАН, за исключением небольшой части химиков.
Искандер Измайлов: Нет. Это крупнейшие институты. По количеству людей невозможно срав- нить их с ИЯЛИ, где было 500 и 100 человек соответственно.
Ильнар Гарифуллин: По крайней мере, гуманитарные науки, институты все туда перешли.
Искандер Измайлов: Всего один был. Один и перешел.
Ильнар Гарифуллин: В любом случае. Плюс различные нефтяники, ветеринары и так далее. Позднее как минимум один этот гуманитарный институт разделился на несколько частей, поэтому можно сказать, что вся гуманитарная наука – бывшая РАНовская – вошла в систему Академии наук Республики Татарстан. В подобном были свои плюсы и минусы, но на сегодняшний день я вижу, что минусов больше. Если сравнивать ситуацию с соседними республиками, например, с Башкор- тостаном, откуда я родом, то там, благодаря тому, что сохранилась и РАНовская система и была отдельно создана система Академии наук Республики Башкортостан, это позволило увеличить в физическом объеме количество ученых-гуманитариев, которые занимаются каждым из отдельных направлений. Это первый момент.
Второй момент – подобное усилило конкуренцию между данными структурами и учеными. Если у нас есть какое-то направление в исторической науке, которым занимаются татарские уче- ные, то по каждому направлению – один-два ученых. В условиях же, когда таких структур много, можно организовать уже несколько исследователей, которые будут между собой конкурировать. У нас, к сожалению, такой конкуренции нет. Здесь еще проблема в том, что многие направления в той же исторической науке, экономике, философии, политологии у нас в действительно отсут- ствуют, то есть ими никто не занимается. В Татарстане не то, что нет научного центра, который занимался бы политическими вопросами, у нас даже отсутствуют политологи, рассматривающие соответствующие вопросы на научном уровне. Отдельных частных политологов, которые давали бы свои оценки происходящим в Татарстане и России событиям, у нас нет. В то же время в РТ очень большая проблема в том, что здесь не имеется учреждения, которое занималось бы финан- сово-экономическими вопросами. Допустим, в Уфе существует Институт социально-экономиче-
И Дойчер говорит, что, к примеру, французы больше склонны к творческому, потому что весь их язык напыщен аспектами, связанными с ощущением природы и так далее. Английский, отме- чает он, наиболее рационален, поэтому здесь возникли рациональная философия, либерализм и прочее. То есть этот человек прямо указывает на то, что язык является не просто средством ком- муникации, не только средством объяснения, но и конкретно связан с исторической парадигмой. Об этом говорил Гейне, который был учеником Гегеля: немцы способны делать политическую философию, в то время как французы – политическое действие.
Передаем слово Ильнару Гарифуллину, кандидату исторических наук. Что такое, на ваш взгляд, татарская наука?
Ильнар Гарифуллин: Татарская наука – это, по моему мнению, в первую очередь наука, ко- торую делают татарские ученые. Действительно, если естественное направление как-то трудно делить на национальные аспекты, то гуманитарная наука, как правило, национально направлен- ная. В то же время в мире существует французская наука, американская, хотя эти аспекты больше касаются естественных вопросов.
Что касается конкретно татарской науки, то я вижу, что здесь очень много проблем. Когда в на- чале 1990-х создавалась Академия наук Татарстана, то там были заложены некоторые проблемные вещи, которые именно сейчас дают о себе знать. Те научные силы, которые существовали в Татар- стане, – они все из РАНовской системы, то есть входили в Российскую академию наук и перешли под крыло АН РТ из РАН, за исключением небольшой части химиков.
Искандер Измайлов: Нет. Это крупнейшие институты. По количеству людей невозможно срав- нить их с ИЯЛИ, где было 500 и 100 человек соответственно.
Ильнар Гарифуллин: По крайней мере, гуманитарные науки, институты все туда перешли.
Искандер Измайлов: Всего один был. Один и перешел.
Ильнар Гарифуллин: В любом случае. Плюс различные нефтяники, ветеринары и так далее. Позднее как минимум один этот гуманитарный институт разделился на несколько частей, поэтому можно сказать, что вся гуманитарная наука – бывшая РАНовская – вошла в систему Академии наук Республики Татарстан. В подобном были свои плюсы и минусы, но на сегодняшний день я вижу, что минусов больше. Если сравнивать ситуацию с соседними республиками, например, с Башкор- тостаном, откуда я родом, то там, благодаря тому, что сохранилась и РАНовская система и была отдельно создана система Академии наук Республики Башкортостан, это позволило увеличить в физическом объеме количество ученых-гуманитариев, которые занимаются каждым из отдельных направлений. Это первый момент.
Второй момент – подобное усилило конкуренцию между данными структурами и учеными. Если у нас есть какое-то направление в исторической науке, которым занимаются татарские уче- ные, то по каждому направлению – один-два ученых. В условиях же, когда таких структур много, можно организовать уже несколько исследователей, которые будут между собой конкурировать. У нас, к сожалению, такой конкуренции нет. Здесь еще проблема в том, что многие направления в той же исторической науке, экономике, философии, политологии у нас в действительно отсут- ствуют, то есть ими никто не занимается. В Татарстане не то, что нет научного центра, который занимался бы политическими вопросами, у нас даже отсутствуют политологи, рассматривающие соответствующие вопросы на научном уровне. Отдельных частных политологов, которые давали бы свои оценки происходящим в Татарстане и России событиям, у нас нет. В то же время в РТ очень большая проблема в том, что здесь не имеется учреждения, которое занималось бы финан- сово-экономическими вопросами. Допустим, в Уфе существует Институт социально-экономиче-
