за социальное переустройство общества. Часто их забра сывали камнями (и не только критики). Такова, увы, участь пророков...
Р. Мавлютов: Меня лично удивляло, когда с высоких трибун писательских съездов, пленумов и т. д. звучал окрик: хватит идиллий на тему «босоногого детства», надоели эти благостные старики и старухи. Даешь, одним словом, положительного современного героя!
М. Карим: Одно из заблуждений нашего «всепони- мания». Конечно, наивно было бы думать, что мы можем вернуться к патриархальному быту. Общий ход цивили зации един для всего человечества и для моего родного аула, и для распутинской Матёры. Но и Распутин, и Абра мов, и Астафьев, и Белов, и Айтматов напоминали нам о первоосновах, о первородстве 1 моральных ценностей. И ошибочно смотреть на «деревенскую» прозу как на отработанный материал. Чем она мне близка? Глав-ное, наверное, чувством тревоги. Прежде всего тревоги за чело века. За хрупкость его существования. Мы часто пов торяли: человек — это звучит гордо. А ведь он, человек, по-прежнему далек от совершенства. И гордиться им можно не всегда.
Я даже не о тех отъявленных негодяях говорю, кого изобличала наша литература, о деяниях, о которых мы сейчас узнаем по многочисленным публикациям прессы. А мы, хорошие, где были? Почему, попустительствовали явному или скрытому злу? Или были слепы? За слепоту тоже расплачиваются. Добро и зло творятся по отдельно сти, а плоды их вольно или невольно делятся на всех членов общества. Хорошо, что одумались, пока затянув шийся застой не превратился во всеобщее равнодушие.
Р. Мавлютов: Равнодушие губит человека не только социально, но и нравственно. Между этим прямая связь.
М. Карим: Я с этим столкнулся, когда задумал повесть «Помилование» — о равнодушии и милосердии. О зако не и беззаконии. Бывает, один живет, руководствуясь искренним порывом, высоким чувством, но преступил закон — и он наказан. Другой неукоснительно блюдет законы, но преступает против человечности, против зако нов жизни. А равнодушного закона быть не должно.
Р. Мавлютов: Последняя твоя повесть не зря, наверное, называется «Деревенские адвокаты» ?
260
Р. Мавлютов: Меня лично удивляло, когда с высоких трибун писательских съездов, пленумов и т. д. звучал окрик: хватит идиллий на тему «босоногого детства», надоели эти благостные старики и старухи. Даешь, одним словом, положительного современного героя!
М. Карим: Одно из заблуждений нашего «всепони- мания». Конечно, наивно было бы думать, что мы можем вернуться к патриархальному быту. Общий ход цивили зации един для всего человечества и для моего родного аула, и для распутинской Матёры. Но и Распутин, и Абра мов, и Астафьев, и Белов, и Айтматов напоминали нам о первоосновах, о первородстве 1 моральных ценностей. И ошибочно смотреть на «деревенскую» прозу как на отработанный материал. Чем она мне близка? Глав-ное, наверное, чувством тревоги. Прежде всего тревоги за чело века. За хрупкость его существования. Мы часто пов торяли: человек — это звучит гордо. А ведь он, человек, по-прежнему далек от совершенства. И гордиться им можно не всегда.
Я даже не о тех отъявленных негодяях говорю, кого изобличала наша литература, о деяниях, о которых мы сейчас узнаем по многочисленным публикациям прессы. А мы, хорошие, где были? Почему, попустительствовали явному или скрытому злу? Или были слепы? За слепоту тоже расплачиваются. Добро и зло творятся по отдельно сти, а плоды их вольно или невольно делятся на всех членов общества. Хорошо, что одумались, пока затянув шийся застой не превратился во всеобщее равнодушие.
Р. Мавлютов: Равнодушие губит человека не только социально, но и нравственно. Между этим прямая связь.
М. Карим: Я с этим столкнулся, когда задумал повесть «Помилование» — о равнодушии и милосердии. О зако не и беззаконии. Бывает, один живет, руководствуясь искренним порывом, высоким чувством, но преступил закон — и он наказан. Другой неукоснительно блюдет законы, но преступает против человечности, против зако нов жизни. А равнодушного закона быть не должно.
Р. Мавлютов: Последняя твоя повесть не зря, наверное, называется «Деревенские адвокаты» ?
260
