47 Поэзия То клюют мне глаза, то садятся мне на плечо И ластятся, зовут к вратам четвертого Рима. Птицы! Птицы! Вороны! Склевали мое лицо. Птицы! Птицы! Птицы! В ночи кричат мое имя. Птицы! Птицы! Вороны! Садятся ко мне на кровать. Словно саван, меня укрывают их черные крылья. Говорят: «Ты забудешь отца и мать. Чтоб остаться легендой, не став вместо этого былью. Ты забудешь любовь, забудешь семью и дом. Забудешь все сказки и мамины колыбельные. Но за это – ты будешь греметь, как гром И сверкать, словно молния, пока все стоят на коленях. Ты забудешь друзей, забудешь отца и мать. И они все утонут. Тела их покроются илом».
Птицы! Птицы! Вороны! Садятся ко мне на кровать. Говорят: «Лучше дьяволом быть, чем просто пропасть в могиле!». Я кричу: «Это худший из всех концов!», Отбиваясь от их черной крылатой стаи. Птицы! Птицы! Вороны! Склевали мое лицо. И смеются, а смех их подобен стали. Мне от них не сбежать – не спасут меня стены дворцов. Этим тварям со мною всегда по дороге. Птицы! Птицы! Вороны! Склевали мое лицо. А когда-то меня назвали царем и Богом.
* * * Вначале было слово, но им не вылечить оголённые нервы, Как бы усиленно не старался называть себя сволочью, а ее стервой...
Ты далеко не первый, Кто мечтает сбежать от боли.
Хотя, не скрою, попытка довольна успешна.
Уже не имеет значения – орёл или решка.
Птицы! Птицы! Вороны! Садятся ко мне на кровать. Говорят: «Лучше дьяволом быть, чем просто пропасть в могиле!». Я кричу: «Это худший из всех концов!», Отбиваясь от их черной крылатой стаи. Птицы! Птицы! Вороны! Склевали мое лицо. И смеются, а смех их подобен стали. Мне от них не сбежать – не спасут меня стены дворцов. Этим тварям со мною всегда по дороге. Птицы! Птицы! Вороны! Склевали мое лицо. А когда-то меня назвали царем и Богом.
* * * Вначале было слово, но им не вылечить оголённые нервы, Как бы усиленно не старался называть себя сволочью, а ее стервой...
Ты далеко не первый, Кто мечтает сбежать от боли.
Хотя, не скрою, попытка довольна успешна.
Уже не имеет значения – орёл или решка.
