166 Проза пенной важности, а с другой – бесцеремонно вмешиваемся в святая святых. Раз за разом пытаемся в установленный не нами порядок внести свои корректировки. Нам, видишь ли, из погреба виднее. Ой, доиграемся». – Кошкин, Кошкин, что ж ты, Кошкин… Давай, паренёк, тянись. Кому же ты там дорогу перешёл? Романюк со Стариковым как вкопанные остановились в дверях. Приготов- ленное к обмену бельё, вытряхнутое из мешков и беспорядочно разбросанное по палубе, плавало в мутных лужах. По нему кто-то усердно потоптался грязными сапогами, оставив на белом чёрные следы подошв. Все до одной люльки перевёр- нуты вверх тормашками, стол и банки разбиты, стены перемазаны чем-то, очень напоминающим мазут. Проходная комнатка тоже не осталась без внимания не- званых гостей: личные шкафчики перевёрнуты, их содержимое вывалено рядом и затоптано. Книги, письма, фотографии родных – самое дорогое. – Так, сопли не жуём, – вышел из ступора Романюк, – раскидывай по люлькам – и в машины. Шевелиться будем – успеем. Запустим стирку, а остальное потом. Что, вперёд?
Бельё предназначено для «Буковины», а поменять его нужно сегодня. Тот, кто тут повеселился, наверняка был в курсе. Когда включили последний автомат и перешли к сбору воды, разлитой по палубе, пришёл Виталик. Он ухмыльнулся чему-то и предложил помощь: – Я думал, мы одни такие.
– В каком смысле? – не понял Романюк.
– Хачумян там вокруг нашей шхеры сапоги да колодки собирает. Я со своим барахлом уже разобрался. Замок сбили, перетряхнули всё снизу доверху. Это они, Жека.
– Да понял я, не дурак.
Мазут хоть и с трудом, но оттирался. Сложнее оказалось с постельным – грязь пополам с гуталином машина брала неохотно, и после первого захода часть про- стыней и пододеяльников со штампом «Буковина» пришлось застирывать вруч- ную. Этим и занялись Романюк со Стариковым, оставив стены на Виталика.
– Старайся меньше керосином, Виталь. Провоняет всё, как потом сдавать?
«Похоже, нам объявили что-то вроде войны, – думал Виталик, отжимая тряп- ку. – Конечно, если посмотреть на происходящее со стороны, они тоже считают себя правыми, а все свои действия – уместными и вполне справедливыми. По- другому и быть не может. Так, наверное, на любой войне: пока сторонами правит уверенность, что каждая из них сражается за правое (а за какое же ещё) дело, разнять дерущихся невозможно. Воюют не люди, а идеи. Вывод простой: хочешь малой кровью победить чужую армию – деморализуй, посей сомнение. Способы и средства не имеют никакого значения, важен результат. Что мы, собственно, и наблюдаем – наступление по всем фронтам. Ничем не гнушаются, бьют и за- пугивают одновременно. Одно непонятно, в чём смысл всей этой глупой возни? Большинству из кривошеевской шайки осталась какая-то пара месяцев, а там до- мой. Не страшно? Что-то не верится после весенних посадок. Пятнадцать человек: кому дисбат, кому строгий режим. Сдаётся, нет никакой идеи, есть навязчивое желание поставить на колени. А не великовата цена за такое мелкое желание? По всей видимости, боевой дух компании держится на одном Кривошее, на его ненависти к нам. Остальные, выходит, не более чем исполнители. Им-то всем ка- кой смысл подставляться? Нет, что-то не так, не так, не сходится. Слишком нагло и уверенно они орудуют. Желание желанием, не дурак же Кривошей на самом
Бельё предназначено для «Буковины», а поменять его нужно сегодня. Тот, кто тут повеселился, наверняка был в курсе. Когда включили последний автомат и перешли к сбору воды, разлитой по палубе, пришёл Виталик. Он ухмыльнулся чему-то и предложил помощь: – Я думал, мы одни такие.
– В каком смысле? – не понял Романюк.
– Хачумян там вокруг нашей шхеры сапоги да колодки собирает. Я со своим барахлом уже разобрался. Замок сбили, перетряхнули всё снизу доверху. Это они, Жека.
– Да понял я, не дурак.
Мазут хоть и с трудом, но оттирался. Сложнее оказалось с постельным – грязь пополам с гуталином машина брала неохотно, и после первого захода часть про- стыней и пододеяльников со штампом «Буковина» пришлось застирывать вруч- ную. Этим и занялись Романюк со Стариковым, оставив стены на Виталика.
– Старайся меньше керосином, Виталь. Провоняет всё, как потом сдавать?
«Похоже, нам объявили что-то вроде войны, – думал Виталик, отжимая тряп- ку. – Конечно, если посмотреть на происходящее со стороны, они тоже считают себя правыми, а все свои действия – уместными и вполне справедливыми. По- другому и быть не может. Так, наверное, на любой войне: пока сторонами правит уверенность, что каждая из них сражается за правое (а за какое же ещё) дело, разнять дерущихся невозможно. Воюют не люди, а идеи. Вывод простой: хочешь малой кровью победить чужую армию – деморализуй, посей сомнение. Способы и средства не имеют никакого значения, важен результат. Что мы, собственно, и наблюдаем – наступление по всем фронтам. Ничем не гнушаются, бьют и за- пугивают одновременно. Одно непонятно, в чём смысл всей этой глупой возни? Большинству из кривошеевской шайки осталась какая-то пара месяцев, а там до- мой. Не страшно? Что-то не верится после весенних посадок. Пятнадцать человек: кому дисбат, кому строгий режим. Сдаётся, нет никакой идеи, есть навязчивое желание поставить на колени. А не великовата цена за такое мелкое желание? По всей видимости, боевой дух компании держится на одном Кривошее, на его ненависти к нам. Остальные, выходит, не более чем исполнители. Им-то всем ка- кой смысл подставляться? Нет, что-то не так, не так, не сходится. Слишком нагло и уверенно они орудуют. Желание желанием, не дурак же Кривошей на самом
