139 Ринат Камал – Спокойно, товарищи. – Это голос Агзамова. Деликатно пытается их урезо- нить.
– Да, возможно, и я делаю различия между людьми. Например, Исянгильдина отличаю от Аблеева, Ханова от Максютова. Скажу и о том, что я пытаюсь обнару- жить жемчужины и в творчестве поэта Аблеева; да, к сожалению, не нахожу, и что же мне прикажете делать? – Нажия распалялась все сильнее, говорила, что думает, не скрывая ни своего мнения, ни своих оценок. – Аблеев – он и есть Аблеев. Пусть даже и так… Допускаю, что он заслуживает раз в год выходить в эфир, но ведь не три или даже четыре раза. Или взять историю с юбилеем Максютова… – Нажия и не собиралась успокаиваться, действуя согласно поговорке: «сказала "А", говори и "Б". – Мало того, что после публикации стихов Аблеева в газете в Союзе мне и рта раскрыть не дали, но теперь говорят, что и радио превратилось в салон Аблеева. Забыли мы о том, что не годится с кондачка решать такие вопросы. Радио не является вотчиной сотрудников, это даже и не частная фирма председателя ко- митета, оно принадлежит народу. Оно служит не мне, не вам, а людям. Если тебя не критикуют в глаза, это не значит, что все вокруг ослепли и оглохли. Пусть не каждый выскажет свое мнение, но про себя-то слушатель объективно оценивает события. Совестливый человек – он и есть совестливый, ему вроде бы и стыдно прямо так выложить другому, что тот бесстыжий. Как говорил поэт: «Смотрю вокруг, и грусть меня берет: ни совести, ни меры, ни стыда»… – Разве мы здесь собрались для того, чтобы слушать стихи? Если ты поэтесса, то это вовсе не дает права… – Пусть говорит! – тут же заткнули Мухлиса.
– Я закругляюсь, но позвольте мне высказать свою мысль до конца… Издатель- ство, которое начинает выпускать никчемные произведения, теряет авторитет в глазах читателей, газеты, печатающие всякую белиберду, теряют подписчиков, а радио, которое только и передает легковесные стишки разных второразряд- ных авторов, утрачивает свою социальную значимость, свою роль. А некоторые слушатели его просто выключают: «да заткнись ты». Ей-богу, говорю с чистой совестью, вы на радио даете зеленый свет серости и посредственным писателям. Но более всего достойно сожаления то, что вы собираете вокруг себя, приближаете к себе такую же серость, каковой являетесь и сами. Вы используете радио, чтобы пропагандировать свой образ мыслей, воспитывать людей в своем собственном духе. Литература на радио в настоящее время – это рассказы Максютова, стихи Аблеева. Таким образом, вы тиражируете при помощи радио посредственность, утверждаете в глазах общественности писателей, лишенных всякого таланта. Не- ужели в этом заключается задача радио? Неужели и дальше оно останется вашей вотчиной, будет запутываться в ваших сетях, и вы продолжите формировать его по своему образу и подобию? Эти вопросы я адресую, прежде всего, товарищу Агзамову, а потом обращаюсь и ко всему коллективу….
Зал так и ахнул. Послышались голоса: «Довольно», «Понятно», «Хватит с нас этих препирательств». Агзамов, понимая, что дальше уже не сможет сдерживать аудиторию, которая загудела, как пчелиный улей, поспешил объявить совещание закрытым.
12 Когда Нажия, незадолго до окончания рабочего дня, по какому-то делу загляну- ла к Ильсияр в молодежный отдел, там вовсю шло обсуждение какого-то вопроса.
– Да, возможно, и я делаю различия между людьми. Например, Исянгильдина отличаю от Аблеева, Ханова от Максютова. Скажу и о том, что я пытаюсь обнару- жить жемчужины и в творчестве поэта Аблеева; да, к сожалению, не нахожу, и что же мне прикажете делать? – Нажия распалялась все сильнее, говорила, что думает, не скрывая ни своего мнения, ни своих оценок. – Аблеев – он и есть Аблеев. Пусть даже и так… Допускаю, что он заслуживает раз в год выходить в эфир, но ведь не три или даже четыре раза. Или взять историю с юбилеем Максютова… – Нажия и не собиралась успокаиваться, действуя согласно поговорке: «сказала "А", говори и "Б". – Мало того, что после публикации стихов Аблеева в газете в Союзе мне и рта раскрыть не дали, но теперь говорят, что и радио превратилось в салон Аблеева. Забыли мы о том, что не годится с кондачка решать такие вопросы. Радио не является вотчиной сотрудников, это даже и не частная фирма председателя ко- митета, оно принадлежит народу. Оно служит не мне, не вам, а людям. Если тебя не критикуют в глаза, это не значит, что все вокруг ослепли и оглохли. Пусть не каждый выскажет свое мнение, но про себя-то слушатель объективно оценивает события. Совестливый человек – он и есть совестливый, ему вроде бы и стыдно прямо так выложить другому, что тот бесстыжий. Как говорил поэт: «Смотрю вокруг, и грусть меня берет: ни совести, ни меры, ни стыда»… – Разве мы здесь собрались для того, чтобы слушать стихи? Если ты поэтесса, то это вовсе не дает права… – Пусть говорит! – тут же заткнули Мухлиса.
– Я закругляюсь, но позвольте мне высказать свою мысль до конца… Издатель- ство, которое начинает выпускать никчемные произведения, теряет авторитет в глазах читателей, газеты, печатающие всякую белиберду, теряют подписчиков, а радио, которое только и передает легковесные стишки разных второразряд- ных авторов, утрачивает свою социальную значимость, свою роль. А некоторые слушатели его просто выключают: «да заткнись ты». Ей-богу, говорю с чистой совестью, вы на радио даете зеленый свет серости и посредственным писателям. Но более всего достойно сожаления то, что вы собираете вокруг себя, приближаете к себе такую же серость, каковой являетесь и сами. Вы используете радио, чтобы пропагандировать свой образ мыслей, воспитывать людей в своем собственном духе. Литература на радио в настоящее время – это рассказы Максютова, стихи Аблеева. Таким образом, вы тиражируете при помощи радио посредственность, утверждаете в глазах общественности писателей, лишенных всякого таланта. Не- ужели в этом заключается задача радио? Неужели и дальше оно останется вашей вотчиной, будет запутываться в ваших сетях, и вы продолжите формировать его по своему образу и подобию? Эти вопросы я адресую, прежде всего, товарищу Агзамову, а потом обращаюсь и ко всему коллективу….
Зал так и ахнул. Послышались голоса: «Довольно», «Понятно», «Хватит с нас этих препирательств». Агзамов, понимая, что дальше уже не сможет сдерживать аудиторию, которая загудела, как пчелиный улей, поспешил объявить совещание закрытым.
12 Когда Нажия, незадолго до окончания рабочего дня, по какому-то делу загляну- ла к Ильсияр в молодежный отдел, там вовсю шло обсуждение какого-то вопроса.
