123 Борис Романов тягивал пружины и менял обивку. Когда я подрос, один валик на ночь опускался, иначе ноги не умещались. Мы на нем с братьями часто баловались, подпрыгивали, возились, боролись друг с другом, кидались украшающими его вышитыми мамой подушечками. Я любил лежать на диване с книгой, да и отец после ужина иногда вытягивался на нем, читая или согласившись поиграть со мной в шахматы, ста- вившиеся на табуретку. На этом диване я помню зимние, почему-то тревожные, полные всяких предчувствий и непонятных переживаний ночи, когда долго не мог заснуть. Фонарь на столбе, стоявшем за вздрагивающей березой и забором, в неспо- койные ночи скрипел и стучал, жестяной колпак покачивался на ветру, а с ним покачивались и тени, двигавшиеся по стене, реявшие по беленой синеве потолка. Иногда вместе с фонарем над занавесками, закрывавшими нижние части окон, посверкивала луна, которую ненадолго тушили плывшие вверху своей дорогой, вытягивавшиеся за березой облака, и снова под стрекот электросчетчика из кухни начинали чудиться ночные ужасы. Например, домовой, приходивший душить отца, – его рассказ тогда оживал во всех подробностях. Невозможно и стыдно признаваться в бессонных переживаниях, от которых прячешься с головой под одеяло в необъяснимых страхах. Маме, может быть, и признался бы. Но в детстве, заснув, особенно в морозные ночи, мы спали беспробудно. Случи- лось, что отец, придя со второй смены, когда, закрывшись, мы забыли вынуть ключ из замочной скважины, не смог нас добудиться, стуча во все окна. Ему пришлось выломать дверь. А мы ничего не услышали! Пришедшая утром бабушка еле-еле могла нас поднять, стаскивала одеяла, прыскала водой: «Вставайте, лодыри! Борис! Владимир! Время-то – одиннадцатый час! Когда уроки будете делать?» Снов-предчувствий не снилось. Наверное, ангел детства не дает вспомнить, отчего во сне плакал. Когда проснешься, остается только необъяснимая тоска, неожиданно сдавливающая горло. До сих пор бывает, что полупроснувшись, еще в темноте, вижу, что лежу на той самой кушетке, под ковром до потолка, где в черных узорах на желто-зеленом и коричневом фоне обнаруживались зловещие лица с крючковатыми черными носами. Ковер загибался на другую стену – слишком короток простенок. Оттуда словно бы вижу те же окна в тусклой снежной синеве, ту же трехэтажную громаду буфета, лунные блики никелевой спинки родительской кровати сбоку. А, открыв глаза, долго не могу понять, почему окна в другой стороне, где я, в каком дому. Вижу передний угол с радиолой «Урал», горящей зеленым глазом на отцом сделанной и выкрашенной марганцовкой тумбочке, даже с фанерными перего- родками внутри для грампластинок. Лидия Русланова пела про валенки, и – я так думал, что про моего папу: «Коля-Коля-Николай, сиди дома не гуляй…» Потом радиола стояла на подаренной дедушкой из Сталино немецкой швейной машинке, после маминой смерти сменившей старую тумбочку: шить стало некому. А выше, в углу, висела бабушкина икона Спасителя в тусклом латунном окладе. Раньше справа от иконы, под потолком, чернела тарелка репродуктора. Лунные серо-синие тени заслоняют все в повторяющемся сне, где сошлось сразу и вчерашнее, и позавчерашнее, но в нем из сегодняшнего – один я.
Бельские_просторы_№12_20_декабря_2017). Страница 124.
- Размер файла 4 Мб
- Скачать
- Количество страниц 218
Страницы:
Обложка
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
58
59
60
61
62
63
64
65
66
67
68
69
70
71
72
73
74
75
76
77
78
79
80
81
82
83
84
85
86
87
88
89
90
91
92
93
94
95
96
97
98
99
100
101
102
103
104
105
106
107
108
109
110
111
112
113
114
115
116
117
118
119
120
121
122
123
124
125
126
127
128
129
130
131
132
133
134
135
136
137
138
139
140
141
142
143
144
145
146
147
148
149
150
151
152
153
154
155
156
157
158
159
160
161
162
163
164
165
166
167
168
169
170
171
172
173
174
175
176
177
178
179
180
181
182
183
184
185
186
187
188
189
190
191
192
193
194
195
196
197
198
199
200
201
202
203
204
205
206
207
208
209
210
211
212
213
214
215
216
217