11 Эпоха "Тысячелистника" Там сменят в дверях замок, И души сожжёт досада; Никто не поднимет взгляда – Поэзию не сберёг...
Ей надо лишь было слов, И осень на дне стакана.
Поэзия слишком рано...
Алтарь ещё не готов.
* * * Бессмысленный, тусклый свет Аптеку лизнёт упрямо, И выхватит эпиграмму – «Поэзии больше нет».
Настя Ласточкина ИЗ ЦИКЛА «ФАНТА» Из окон спальни, где все это тогда произошло (нельзя уже с уверенностью сказать, что только однажды.
Хотя, может, и не на самой постели, Но уж точно, когда мы там еще спали и ели.
И на меня серенький волчок смотрел.
Он впервые говорил мне: не бойся, это не я тебя съем), Можно было видеть время, Бегущее в темноте на электронном прямоугольнике одной из Сити-башен.
Не стоит даже представлять, Куда спрятался в тот день кот И насколько было страшно Прижавшимся друг к другу книжкам на полках. И как сломя голову бежал по узкой пражской улице Большой и сильный Темпельхоф, Покидая свой родной город. А нарисованный карандашный Кузя Делал вид, что собирается спать.
Зажмурься, дружок, – надо было ему хотя бы сказать. Никакой тут нет логики и объяснения, Когда испуганные кружки утром Просили за все услышанное прощения.
Когда загранпаспорт в красивом коричневом холдере
Ей надо лишь было слов, И осень на дне стакана.
Поэзия слишком рано...
Алтарь ещё не готов.
* * * Бессмысленный, тусклый свет Аптеку лизнёт упрямо, И выхватит эпиграмму – «Поэзии больше нет».
Настя Ласточкина ИЗ ЦИКЛА «ФАНТА» Из окон спальни, где все это тогда произошло (нельзя уже с уверенностью сказать, что только однажды.
Хотя, может, и не на самой постели, Но уж точно, когда мы там еще спали и ели.
И на меня серенький волчок смотрел.
Он впервые говорил мне: не бойся, это не я тебя съем), Можно было видеть время, Бегущее в темноте на электронном прямоугольнике одной из Сити-башен.
Не стоит даже представлять, Куда спрятался в тот день кот И насколько было страшно Прижавшимся друг к другу книжкам на полках. И как сломя голову бежал по узкой пражской улице Большой и сильный Темпельхоф, Покидая свой родной город. А нарисованный карандашный Кузя Делал вид, что собирается спать.
Зажмурься, дружок, – надо было ему хотя бы сказать. Никакой тут нет логики и объяснения, Когда испуганные кружки утром Просили за все услышанное прощения.
Когда загранпаспорт в красивом коричневом холдере
