21 Виктор Кузьменко Режут вселенские ножницы времени прочную сеть.
* * * Пока ещё невнятен звук среди шумов, теней и�пятен.
И�всплеск волнующихся рук невидим, но уже понятен.
И�повинуется уже едва заметному дыханью лежащий глубоко в�душе росток несмелый состраданья.
Всё ощутимей и�больней он пробивается наружу, и�звук, вибрирующий вне, его корням, как влага, нужен.
Слова и�ноты — дети мук.
Какая в�вас сокрыта тайна?
Вы — мой хронический недуг, а�все болезни не случайны.
В�каком горячечном бреду, ища дорогу по наитью, я�снова вместе вас сведу?
Не знаю.
Только не молчите.
XX�ВЕК У�круглых дат всегда солоноватый привкус, улыбка на лице и�грустные глаза.
Дареного коня порою страшен прикус, но не о�том печаль и�тихая слеза.
Мой друг, мой враг, мой век, злодей ты или гений?
Я�всё равно тебя за то, каким ты был, люблю, благодаря за каждое мгновенье, за каждый день и�час из тех, что я�прожил.
Каким бы ни был ты — мне горько расставанье.
И,�оставляя жизнь за гранью двух эпох, я�вижу всё ясней, чем дальше расстоянье, что ты в�чреде других не так уж был и�плох.
И,�глядя на себя сквозь времени зерцало, где радости и�боль, любовь и�суета, обиды не держу за то, что прожил мало, и�на тебе, как все, не ставлю два креста.
* * * Пока ещё невнятен звук среди шумов, теней и�пятен.
И�всплеск волнующихся рук невидим, но уже понятен.
И�повинуется уже едва заметному дыханью лежащий глубоко в�душе росток несмелый состраданья.
Всё ощутимей и�больней он пробивается наружу, и�звук, вибрирующий вне, его корням, как влага, нужен.
Слова и�ноты — дети мук.
Какая в�вас сокрыта тайна?
Вы — мой хронический недуг, а�все болезни не случайны.
В�каком горячечном бреду, ища дорогу по наитью, я�снова вместе вас сведу?
Не знаю.
Только не молчите.
XX�ВЕК У�круглых дат всегда солоноватый привкус, улыбка на лице и�грустные глаза.
Дареного коня порою страшен прикус, но не о�том печаль и�тихая слеза.
Мой друг, мой враг, мой век, злодей ты или гений?
Я�всё равно тебя за то, каким ты был, люблю, благодаря за каждое мгновенье, за каждый день и�час из тех, что я�прожил.
Каким бы ни был ты — мне горько расставанье.
И,�оставляя жизнь за гранью двух эпох, я�вижу всё ясней, чем дальше расстоянье, что ты в�чреде других не так уж был и�плох.
И,�глядя на себя сквозь времени зерцало, где радости и�боль, любовь и�суета, обиды не держу за то, что прожил мало, и�на тебе, как все, не ставлю два креста.
