133 Семён Шапиро вая смерть, которую я�пережил в�своей жизни. Целую ночь продолжалась аго- ния. Она даже не стонала, а�хрипела. Под утро хрип прекратился, она спу- стилась с�печки на кровать. Видимо, боль ее отпустила. Она глазами нашла дедушку, прошептала ему по-еврейски «Эля, береги детей» и�перестала ды- шать. Через три ночи она мне присни- лась. Будто вышла из-под снега, и�я�ей сказал: «Бабушка, как хорошо, что ты опять здесь, а�то я�думал, что с�тобой случилось что-то страшное».
Красную Армию стали называть Советской. Она опять в�конце ноя- бря 1942�года перешла в�наступление. Складывалось такое мнение — летом наступают фашисты, а�зимой — наша армия. Меня больше всего поразило, что командиров начали именовать офицерами и�ввели погоны. Я�думал, что погоны носят белогвардейцы. Их иногда называли даже «золотопогон- никами». Звания генералов и�адмира- лов появились еще до войны. Очень быстро я�усвоил военный табель о�ран- гах. До сих пор не могу понять, почему майор старше лейтенанта, а�генерал- майор младше генерал-лейтенанта. Еще появились младшие командиры — ефрейторы, младшие сержанты, сер- жанты, старшие сержанты и�старшины. Они не были офицерами. Например, мой папа дослужился до старшего сер- жанта.
Товарищ Сталин регулярно высту- пал два раза в�год — 1�мая и�в�День Ок- тябрьской Революции. Его речи были достаточно короткими, ясными и�чет- кими. В�каждой из них обязательно была фраза, которую потом повторяли все газеты до следующего выступле- ния. В�октябре 1942�года он сказал: «Будет и�на нашей улице праздник». В�мае 1942�года — «Красная Армия раз- веяла миф о�непобедимости немецко- фашистских войск». В�1943�году, не помню когда, в�мае или октябре, он привел пословицу «Молодец против овец, а�против молодца сам овца». Кро- ме речей товарища Сталина, большое впечатление на меня производили ста- тьи Ильи Эренбурга. Они отличались от трафаретных репортажей обычных газетчиков свободным стилем и�боль- шей информативностью.
В�конце июля дедушка решил пеш- ком пойти в�Москву, не дожидаясь официального разрешения. И�мы, взяв в�рюкзаки все свои пожитки и�хлеб для еды, пошли вдоль железной дороги. Предстояло пройти порядка 500�км. Вышли рано утром и�прошагали до- вольно быстро первые десять кило- метров. На пути оказалась какая-то станция, и�дедушка сумел договорить- ся с�проводником товарного поезда. Наше путешествие существенно уско- рилось. Мы даже умудрились на этой платформе поспать до утра. Но на стан- ции Арзамас нас забрали в�милицей- ский участок. Во дворе участка было полно так называемых мешочников, которые закупали продукты и,�«зайца- ми» вернувшись в�Москву, продавали их на рынке.
Посреди двора поставили стол, по- крыли его красной скатертью и�объ- явили нам с�дедом, что будут нас су- дить — вместе с�каким-то мужчиной, которого привели милиционеры. Суд длился около часа, и�мужчину засуди- ли на 5�лет тюрьмы. Я�мигом сосчитал, что если и�меня с�дедушкой засудят на 5�лет, то я�выйду на свободу шестнад- цатилетним, и�у�меня останется еще много лет, чтобы жить. Но судья убрала стол со скатертью и�ушла. Мы перено- чевали в�участке, где оказалась пустая комната, а�наутро дедушке начальник отделения вернул паспорт и�сказал: «Я ничего не смог для вас сделать. Надо вернуться назад, в�Канаш». Когда мы вышли за дверь, дедушка произнес по-еврейски: «А�ваде!», что в�переводе означало (по�крайней мере, в�той си- туации): «Как бы не так!» И�мы пошли дальше, вдоль железной дороги.
Это целая эпопея, как мы шли, еха- ли, опять шли, мокли под дождем, сно-
Красную Армию стали называть Советской. Она опять в�конце ноя- бря 1942�года перешла в�наступление. Складывалось такое мнение — летом наступают фашисты, а�зимой — наша армия. Меня больше всего поразило, что командиров начали именовать офицерами и�ввели погоны. Я�думал, что погоны носят белогвардейцы. Их иногда называли даже «золотопогон- никами». Звания генералов и�адмира- лов появились еще до войны. Очень быстро я�усвоил военный табель о�ран- гах. До сих пор не могу понять, почему майор старше лейтенанта, а�генерал- майор младше генерал-лейтенанта. Еще появились младшие командиры — ефрейторы, младшие сержанты, сер- жанты, старшие сержанты и�старшины. Они не были офицерами. Например, мой папа дослужился до старшего сер- жанта.
Товарищ Сталин регулярно высту- пал два раза в�год — 1�мая и�в�День Ок- тябрьской Революции. Его речи были достаточно короткими, ясными и�чет- кими. В�каждой из них обязательно была фраза, которую потом повторяли все газеты до следующего выступле- ния. В�октябре 1942�года он сказал: «Будет и�на нашей улице праздник». В�мае 1942�года — «Красная Армия раз- веяла миф о�непобедимости немецко- фашистских войск». В�1943�году, не помню когда, в�мае или октябре, он привел пословицу «Молодец против овец, а�против молодца сам овца». Кро- ме речей товарища Сталина, большое впечатление на меня производили ста- тьи Ильи Эренбурга. Они отличались от трафаретных репортажей обычных газетчиков свободным стилем и�боль- шей информативностью.
В�конце июля дедушка решил пеш- ком пойти в�Москву, не дожидаясь официального разрешения. И�мы, взяв в�рюкзаки все свои пожитки и�хлеб для еды, пошли вдоль железной дороги. Предстояло пройти порядка 500�км. Вышли рано утром и�прошагали до- вольно быстро первые десять кило- метров. На пути оказалась какая-то станция, и�дедушка сумел договорить- ся с�проводником товарного поезда. Наше путешествие существенно уско- рилось. Мы даже умудрились на этой платформе поспать до утра. Но на стан- ции Арзамас нас забрали в�милицей- ский участок. Во дворе участка было полно так называемых мешочников, которые закупали продукты и,�«зайца- ми» вернувшись в�Москву, продавали их на рынке.
Посреди двора поставили стол, по- крыли его красной скатертью и�объ- явили нам с�дедом, что будут нас су- дить — вместе с�каким-то мужчиной, которого привели милиционеры. Суд длился около часа, и�мужчину засуди- ли на 5�лет тюрьмы. Я�мигом сосчитал, что если и�меня с�дедушкой засудят на 5�лет, то я�выйду на свободу шестнад- цатилетним, и�у�меня останется еще много лет, чтобы жить. Но судья убрала стол со скатертью и�ушла. Мы перено- чевали в�участке, где оказалась пустая комната, а�наутро дедушке начальник отделения вернул паспорт и�сказал: «Я ничего не смог для вас сделать. Надо вернуться назад, в�Канаш». Когда мы вышли за дверь, дедушка произнес по-еврейски: «А�ваде!», что в�переводе означало (по�крайней мере, в�той си- туации): «Как бы не так!» И�мы пошли дальше, вдоль железной дороги.
Это целая эпопея, как мы шли, еха- ли, опять шли, мокли под дождем, сно-
