172 Сказки для взрослых не смог. А всё с того, добавил, что он-де, сиротинушка, сам не свой от шума ма- шинного, сам себе чужой от толкотни уличной, неизлечимо больной от воздуха сизого, газом разбавленного.
— Ох уж и соки-то из меня твой город все высосал! Ох уж и жилы-то из меня он все вытянул! И могущество-то мое не в Мать-сыру землю – в асфальт с бетоном ушло, ничего в моих закромах не осталося-я-я!
Взвыли собаки, услыхав причитания лешего – хвосты поджали, в подворотнях спрятались, испугались – кабы не случилось чего хуже, чего страшней.
Тут к лешему старичок в костюме белом, очках тоненьких подошел. И не просто подошел, а на цыпочках, будто украсть чего хотел. Пальцы дрожащие к цветку в петлице протянул, слюну сглотнул, прошептал с нерусским придыханьем: — Кладиум марискус!
— Это ты про кого так? – опешил леший. – А ну-ка повтори, коли не шутишь!
— Семейство циперацее, – добавил старичок, к цветку малиновому тянусь. – Порядок – ципералес, класс – монокотиледонес лилиопсида… Не дал себя леший обидеть – цветочек у себя забрать. Очки тоненькие со ста- ричка сорвал, в кулаке скомкал, два раза на них наступил, чтобы тому в другой раз неповадно было руки распускать, чужое добро без спроса трогать.
Сказал назидательным тоном, что у них в суземье люди воспитанные так себя не ведут, так с незнакомцами не поступают.
— Отдел – ангиосперме магнолиофита, – ответил старичок, а сам все к цветку тянулся. – Тип – планте васкулярес… Не выдержал леший такого обхождения. Под микитки обидчика схватил, в ос- тановившийся троллейбус затолкал, двери снаружи подпер, колесам пинка поддал, чтоб быстрей катили.
Сказал, что люди одну силу грубую понимают, а раз силы грубой у него боле нет, то и управу на лесорубов искать в городе боле нечего.
— Словом, чую, пора мне домой в лес родной возвращаться.
— Нельзя вам в лес родной возвращаться, – тихо возразил Алексей Алексее- вич. – Баба Яга Бориса с дедом Егором поедом съест.
— Это да, – согласился леший. – Это она любит, особливо неслухов в сметане.
Алексей Алексеевич как такие слова услышал, до глубины души возмутился. Закричал: — Да что вы себе позволяете! Да как у вас только язык повернулся такое про- изнести! Люди в лес не за тем ходят, чтобы их Баба Яга ела! И дедушки не для того старятся, чтобы в лесу пропадать!
Выслушал леший Алексея Алексеевича внимательно, да только ничего, видать, не понял. Плечами повел, сказал: кричи, не кричи, а делать в городе все одно нечего.
— Идти нам некуда, жалобиться некому, в двери закрытые стучаться тоже без толку – возле каждой гридни в галстуках стоят, никого, изверги, в хоромы начальнические не пускают.
— А мы все равно пробьемся туда! – воскликнул Алексей Алексеевич. – Обе- щаю вам!
— Как?
— Не знаю! Да только не может такого быть, чтобы в демократическом госу- дарстве демократические институты не были доступны демосу!
Не перебивая, леший Алексея Алексеевича внимательно выслушал, однако опять ничего не понял. Попросил объяснить попросту, без затей, чего он соби- рается делать.
— Ох уж и соки-то из меня твой город все высосал! Ох уж и жилы-то из меня он все вытянул! И могущество-то мое не в Мать-сыру землю – в асфальт с бетоном ушло, ничего в моих закромах не осталося-я-я!
Взвыли собаки, услыхав причитания лешего – хвосты поджали, в подворотнях спрятались, испугались – кабы не случилось чего хуже, чего страшней.
Тут к лешему старичок в костюме белом, очках тоненьких подошел. И не просто подошел, а на цыпочках, будто украсть чего хотел. Пальцы дрожащие к цветку в петлице протянул, слюну сглотнул, прошептал с нерусским придыханьем: — Кладиум марискус!
— Это ты про кого так? – опешил леший. – А ну-ка повтори, коли не шутишь!
— Семейство циперацее, – добавил старичок, к цветку малиновому тянусь. – Порядок – ципералес, класс – монокотиледонес лилиопсида… Не дал себя леший обидеть – цветочек у себя забрать. Очки тоненькие со ста- ричка сорвал, в кулаке скомкал, два раза на них наступил, чтобы тому в другой раз неповадно было руки распускать, чужое добро без спроса трогать.
Сказал назидательным тоном, что у них в суземье люди воспитанные так себя не ведут, так с незнакомцами не поступают.
— Отдел – ангиосперме магнолиофита, – ответил старичок, а сам все к цветку тянулся. – Тип – планте васкулярес… Не выдержал леший такого обхождения. Под микитки обидчика схватил, в ос- тановившийся троллейбус затолкал, двери снаружи подпер, колесам пинка поддал, чтоб быстрей катили.
Сказал, что люди одну силу грубую понимают, а раз силы грубой у него боле нет, то и управу на лесорубов искать в городе боле нечего.
— Словом, чую, пора мне домой в лес родной возвращаться.
— Нельзя вам в лес родной возвращаться, – тихо возразил Алексей Алексее- вич. – Баба Яга Бориса с дедом Егором поедом съест.
— Это да, – согласился леший. – Это она любит, особливо неслухов в сметане.
Алексей Алексеевич как такие слова услышал, до глубины души возмутился. Закричал: — Да что вы себе позволяете! Да как у вас только язык повернулся такое про- изнести! Люди в лес не за тем ходят, чтобы их Баба Яга ела! И дедушки не для того старятся, чтобы в лесу пропадать!
Выслушал леший Алексея Алексеевича внимательно, да только ничего, видать, не понял. Плечами повел, сказал: кричи, не кричи, а делать в городе все одно нечего.
— Идти нам некуда, жалобиться некому, в двери закрытые стучаться тоже без толку – возле каждой гридни в галстуках стоят, никого, изверги, в хоромы начальнические не пускают.
— А мы все равно пробьемся туда! – воскликнул Алексей Алексеевич. – Обе- щаю вам!
— Как?
— Не знаю! Да только не может такого быть, чтобы в демократическом госу- дарстве демократические институты не были доступны демосу!
Не перебивая, леший Алексея Алексеевича внимательно выслушал, однако опять ничего не понял. Попросил объяснить попросту, без затей, чего он соби- рается делать.
