А. Гольдфарб. «Быль об отце, сыне, шпионах, диссидентах и тайнах биологического оружия» 99 – Вероятно, я не командный игрок, – сказал я.
– Вероятно, – ответил он.
«На этом, – подумал я, выходя из неприметного здания в теплую тель-авивскую зиму, – по-видимому, закончилась моя карьера активиста еврейского движения. Теперь я, наконец, займусь своей биохимией».
* * * Песок, песок – куда ни повернись, бескрайнее море песка. Наш маленький оазис в центре Синайской пустыни, метров сто в диаметре, окружен забором из колючей проволоки. Рядом с воротами – сторожевая вышка с навесом от палящего солнца, на ней я в трусах, с биноклем и автоматом. Идет последняя неделя моей службы в израильской армии.
Внутри ограждения – трехспальный коттедж, окруженный оазисной растительностью, с водяной цистерной на крыше, оборудованный с невообразимым комфортом: кондиционер воздуха, кухня с холодильником и даже кинопроектор. Рядом с домиком – вход в подземелье, откуда урчат электрогенераторы; туда мне спускаться запрещено, моя задача охранять объект – армейский коммуникационный центр Синайского полуострова.
Нас на объекте шестеро: трое солдат-охранников, двое гражданских техников из теле- фонной компании, ежедневно спускающихся под землю возиться с аппаратурой, и повар-квар- тирмейстер по имени Авину – пожилой йеменский еврей с закрученными пейсами.
Когда нашу смену первый раз привезли на объект, Авину, с ходу определив, что я «руси», встал во фрунт, отдал честь и, дико выпучив глаза, проорал: «Здравия желаю, товарищ Ста- лин!» – Откуда это? – я покатился от хохота.
Оказалось, что тридцать пять лет назад Авину служил поваром в британской армии и ока- зался на Тегеранской конференции. Он утверждал, что за свой суп удостоился личного руко- пожатия Сталина, и, судя по качеству нашей кормежки, в этом не приходилось сомневаться.
Телефонный объект был последней точкой моей службы, после которой меня должны списать в резерв. Мне было уже за тридцать, и я проходил армейскую интеграцию по сокра- щенной программе. Служба началась с курса молодого бойца в тренировочном лагере Бет- Эль под Иерусалимом, под руководством прекрасной 18-летней сержантки Орли. Взвод новых эмигрантов – американцев, аргентинцев, русских и французов – усердно маршировал на плацу, разбирал и собирал автоматы, бегал в противогазе по пересеченной местности, перелезал через стену, учился не спать по трое суток кряду и с ненавистью наблюдал за Орли, которая бес- стыдно крутила любовь с лейтенантом, красавцем-парашютистом лет 23, выказывая полное презрение к подчиненным ей старикам. После завершения курса последовал тест интеллекту- альных способностей, в котором я набрал минимальное количество баллов по причине плохого знания иврита. В результате меня определили во вспомогательную роту охранников, состоя- щую пополам из косноязычных эмигрантов и наиболее тупых представителей местного насе- ления; каждые две-три недели нас перебрасывали в качестве подмоги на новый объект.
Самыми впечатляющими были три недели, проведенные в подразделении пограничной полиции в комендатуре Рамаллы – большого арабского города на западном берегу Иордана.
Наша часть занималась охраной порядка. С закатанными рукавами, в зеленом берете, с авто- матом на коленях я ездил на джипе по пыльному, холмистому городу, провожаемый ненавидя- щими взглядами палестинских студентов, возвращавшихся с занятий в университете, и думал о своем месте в порядке вещей, который привел меня сюда. Кто я, человек с автоматом, не зна- ющий ни одного местного языка, готовый действовать по инструкции – два выстрела в воз- дух, затем на поражение, если толпа вдруг начнет швыряться камнями? Турист ли я, с интере- сом погрузившийся в щекочущую нервы экзотику? Колонизатор, продвигающий цивилизацию
– Вероятно, – ответил он.
«На этом, – подумал я, выходя из неприметного здания в теплую тель-авивскую зиму, – по-видимому, закончилась моя карьера активиста еврейского движения. Теперь я, наконец, займусь своей биохимией».
* * * Песок, песок – куда ни повернись, бескрайнее море песка. Наш маленький оазис в центре Синайской пустыни, метров сто в диаметре, окружен забором из колючей проволоки. Рядом с воротами – сторожевая вышка с навесом от палящего солнца, на ней я в трусах, с биноклем и автоматом. Идет последняя неделя моей службы в израильской армии.
Внутри ограждения – трехспальный коттедж, окруженный оазисной растительностью, с водяной цистерной на крыше, оборудованный с невообразимым комфортом: кондиционер воздуха, кухня с холодильником и даже кинопроектор. Рядом с домиком – вход в подземелье, откуда урчат электрогенераторы; туда мне спускаться запрещено, моя задача охранять объект – армейский коммуникационный центр Синайского полуострова.
Нас на объекте шестеро: трое солдат-охранников, двое гражданских техников из теле- фонной компании, ежедневно спускающихся под землю возиться с аппаратурой, и повар-квар- тирмейстер по имени Авину – пожилой йеменский еврей с закрученными пейсами.
Когда нашу смену первый раз привезли на объект, Авину, с ходу определив, что я «руси», встал во фрунт, отдал честь и, дико выпучив глаза, проорал: «Здравия желаю, товарищ Ста- лин!» – Откуда это? – я покатился от хохота.
Оказалось, что тридцать пять лет назад Авину служил поваром в британской армии и ока- зался на Тегеранской конференции. Он утверждал, что за свой суп удостоился личного руко- пожатия Сталина, и, судя по качеству нашей кормежки, в этом не приходилось сомневаться.
Телефонный объект был последней точкой моей службы, после которой меня должны списать в резерв. Мне было уже за тридцать, и я проходил армейскую интеграцию по сокра- щенной программе. Служба началась с курса молодого бойца в тренировочном лагере Бет- Эль под Иерусалимом, под руководством прекрасной 18-летней сержантки Орли. Взвод новых эмигрантов – американцев, аргентинцев, русских и французов – усердно маршировал на плацу, разбирал и собирал автоматы, бегал в противогазе по пересеченной местности, перелезал через стену, учился не спать по трое суток кряду и с ненавистью наблюдал за Орли, которая бес- стыдно крутила любовь с лейтенантом, красавцем-парашютистом лет 23, выказывая полное презрение к подчиненным ей старикам. После завершения курса последовал тест интеллекту- альных способностей, в котором я набрал минимальное количество баллов по причине плохого знания иврита. В результате меня определили во вспомогательную роту охранников, состоя- щую пополам из косноязычных эмигрантов и наиболее тупых представителей местного насе- ления; каждые две-три недели нас перебрасывали в качестве подмоги на новый объект.
Самыми впечатляющими были три недели, проведенные в подразделении пограничной полиции в комендатуре Рамаллы – большого арабского города на западном берегу Иордана.
Наша часть занималась охраной порядка. С закатанными рукавами, в зеленом берете, с авто- матом на коленях я ездил на джипе по пыльному, холмистому городу, провожаемый ненавидя- щими взглядами палестинских студентов, возвращавшихся с занятий в университете, и думал о своем месте в порядке вещей, который привел меня сюда. Кто я, человек с автоматом, не зна- ющий ни одного местного языка, готовый действовать по инструкции – два выстрела в воз- дух, затем на поражение, если толпа вдруг начнет швыряться камнями? Турист ли я, с интере- сом погрузившийся в щекочущую нервы экзотику? Колонизатор, продвигающий цивилизацию
