А. Гольдфарб. «Быль об отце, сыне, шпионах, диссидентах и тайнах биологического оружия» 88 – Сказал, что сочувствует. Сказал, поглядим, что можно сделать. Секретарь записал фамилию. Но ты же понимаешь, что он ничего не сделает. Что он может?
– А ты ему это показала? – спросил я, указывая на International Herald Tribune со статьей Джорджа Кримски.
– Нет, не успела. Как-то было не к месту, они мне и так поверили. Потом, это же по- английски.
– Значит так, Иоханна. Какая у вас тут главная газета? Звони в отдел новостей. Скажи, что про твоего жениха статья в «Ассошиэйтед Пресс», что ты была у Бруно Крайского и он обещал поговорить с Брежневым.
– Но мы не говорили про Брежнева.
– Как не говорили? Крайский – он кто? Канцлер, глава государства. А Брежнев? Тоже глава государства. Крайский обещал сделать, что сможет?
Иоханна кивнула.
– А что может глава государства, когда речь идет о другом государстве? – продолжал я. – Поговорить со своим партнером, то есть с Брежневым. На меньшее ты не согласна.
– Все-таки это как-то странно звучит. Будто я наивная девочка. Мол, господин канцлер, снимите трубку и позвоните Брежневу.
– Ты и есть наивная девочка. И про трубку с Брежневым замечательно, лучше не ска- жешь! Чем больше ты будешь выглядеть наивной девочкой и реветь, желательно в телекамеру, тем больше у тебя шансов. Ты, кстати, слышала про Хельсинкское совещание?
– Что-то слышала.
– Так вот, твоя задача в том, чтобы, когда Крайский поедет подписывать соглашение в Хельсинки, вся Австрия только бы и говорила, что он едет заступаться за «бедную Иоханну».
В каждом интервью обязательно повторяй одно и то же: «Моя судьба решится в Хельсинки» и «Пусть позвонит Брежневу». Поняла?
– Поняла.
– Замечательно. Иди звони в газету.
Через полчаса в кафе появились репортер и фотограф, которые увели Иоханну за сосед- ний столик, оставив нас с Валей наслаждаться венскими пирожными. А наутро история двух влюбленных, разделенных железным занавесом и ожидающих спасения от поездки Крайского в Хельсинки, заняла первую полосу венских таблоидов.
На следующий день мы с Валей благополучно улетели в Израиль.
* * * Ситуация Иоханны с Сашей как нельзя лучше вписывалась в тему, которая обсуждалась в Москве в последние недели перед моим отъездом. Переговоры по безопасности и сотруд- ничеству в Европе, длившиеся вот уже почти два года, близились к завершению. В скором времени в Хельсинки должно было собраться совещание, где главы западноевропейских госу- дарств, США и стран восточного блока собирались подписать соглашение, в котором в обмен на признание Западом советского контроля над Восточной Европой СССР обещал соблюдать права человека.
Московские диссиденты раскололись в отношении к «Хельсинкскому процессу». Мно- гие просто не могли понять, зачем Запад через семь лет после вторжения СССР в Чехослова- кию решил легитимизировать советскую империю. К открытию Хельсинкской конференции Сахаров выпустил статью «О стране и мире», в которой перечислил условия, необходимые, чтобы détente можно было принимать всерьез. В его список входили: амнистия политзаклю- ченных; свобода забастовок; свободное распространение информации; свобода выезда и воз- вращения; гласность работы правительства и т. д. – всего 12 пунктов. На фоне сахаровского
– А ты ему это показала? – спросил я, указывая на International Herald Tribune со статьей Джорджа Кримски.
– Нет, не успела. Как-то было не к месту, они мне и так поверили. Потом, это же по- английски.
– Значит так, Иоханна. Какая у вас тут главная газета? Звони в отдел новостей. Скажи, что про твоего жениха статья в «Ассошиэйтед Пресс», что ты была у Бруно Крайского и он обещал поговорить с Брежневым.
– Но мы не говорили про Брежнева.
– Как не говорили? Крайский – он кто? Канцлер, глава государства. А Брежнев? Тоже глава государства. Крайский обещал сделать, что сможет?
Иоханна кивнула.
– А что может глава государства, когда речь идет о другом государстве? – продолжал я. – Поговорить со своим партнером, то есть с Брежневым. На меньшее ты не согласна.
– Все-таки это как-то странно звучит. Будто я наивная девочка. Мол, господин канцлер, снимите трубку и позвоните Брежневу.
– Ты и есть наивная девочка. И про трубку с Брежневым замечательно, лучше не ска- жешь! Чем больше ты будешь выглядеть наивной девочкой и реветь, желательно в телекамеру, тем больше у тебя шансов. Ты, кстати, слышала про Хельсинкское совещание?
– Что-то слышала.
– Так вот, твоя задача в том, чтобы, когда Крайский поедет подписывать соглашение в Хельсинки, вся Австрия только бы и говорила, что он едет заступаться за «бедную Иоханну».
В каждом интервью обязательно повторяй одно и то же: «Моя судьба решится в Хельсинки» и «Пусть позвонит Брежневу». Поняла?
– Поняла.
– Замечательно. Иди звони в газету.
Через полчаса в кафе появились репортер и фотограф, которые увели Иоханну за сосед- ний столик, оставив нас с Валей наслаждаться венскими пирожными. А наутро история двух влюбленных, разделенных железным занавесом и ожидающих спасения от поездки Крайского в Хельсинки, заняла первую полосу венских таблоидов.
На следующий день мы с Валей благополучно улетели в Израиль.
* * * Ситуация Иоханны с Сашей как нельзя лучше вписывалась в тему, которая обсуждалась в Москве в последние недели перед моим отъездом. Переговоры по безопасности и сотруд- ничеству в Европе, длившиеся вот уже почти два года, близились к завершению. В скором времени в Хельсинки должно было собраться совещание, где главы западноевропейских госу- дарств, США и стран восточного блока собирались подписать соглашение, в котором в обмен на признание Западом советского контроля над Восточной Европой СССР обещал соблюдать права человека.
Московские диссиденты раскололись в отношении к «Хельсинкскому процессу». Мно- гие просто не могли понять, зачем Запад через семь лет после вторжения СССР в Чехослова- кию решил легитимизировать советскую империю. К открытию Хельсинкской конференции Сахаров выпустил статью «О стране и мире», в которой перечислил условия, необходимые, чтобы détente можно было принимать всерьез. В его список входили: амнистия политзаклю- ченных; свобода забастовок; свободное распространение информации; свобода выезда и воз- вращения; гласность работы правительства и т. д. – всего 12 пунктов. На фоне сахаровского
