А. Гольдфарб. «Быль об отце, сыне, шпионах, диссидентах и тайнах биологического оружия» 72 ния включились евреи. В старой России им было неуютно, и они немало способствовали рус- ской революции, к своему горькому разочарованию: думали, что движутся на Запад в Утопию, а забрели на Восток в сатрапию. Сталин начал холодную войну с Западом с того, что натра- вил народ на евреев. Стоит ли удивляться, что развал империи в конце XX века тоже начался с евреев: от советской власти потребовали, чтобы она сделала исключение для своих евреев и дала им вольную, в то время как остальные 98,5 % населения продолжали бы трудиться в ее крепостном хозяйстве. Речь шла, конечно, не только и не столько о евреях, сколько о принци- пах взаимоотношений государства российского со своим образованным классом, который вос- пользовался еврейской темой, чтобы продвинуть свои так называемые «западные» ценности.
* * * Весь 1974 год бóльшая часть интеллектуальной энергии инакомыслящего круга была потрачена на споры вокруг поправки Джексона. Многие понимали, что инициатива американ- ского сенатора – это не просто еврейский проект вернуть в лоно своей истории 3 миллиона иудеев, «потерявшихся» во время русской революции. Речь шла о подрыве основ режима, о фундаментальном принципе, что государству принадлежит контроль над личной судьбой всех и каждого. А также о том, насколько Запад готов вмешиваться во внутренние дела СССР, поддерживать силы, разрушающие советский строй изнутри. Не было никаких сомне- ний, что режим воспринимает еврейскую эмиграцию и поправку Джексона как фундаменталь- ный вызов, угрозу самим своим устоям. Но не все в Москве так думали. Поправка Джексона расколола до того единый фронт диссидентов на два лагеря.
* * * Где-то в ноябре я организовал круглый стол по «проблеме поправки», в котором приняли участие разные ветви диссидентов: евреи-отказники Виталий Рубин и Мелик Агурский, кто-то из «демократов» (как называли тогда прозападных либералов) и представитель русского наци- онального движения, редактор самиздатского журнала «Вече» Леонид Бородин, недавно осво- бодившийся из заключения. Мы собрались на квартире у Алика Гинзбурга – бывшего полит- зэка, близкого к высланному Солженицыну. Послушать диспут пришли несколько западных корров. Под окнами караулили не менее десятка машин «наружки» – часть из них приехала за диссидентами, а часть – за коррами.
После дискуссии я спросил Бородина: – Почему у вас такое болезненно-агрессивное отношение ко всему, что касается эмигра- ции? Ведь у нас общий враг и мы должны быть как минимум нейтральны друг к другу?
Бородин посмотрел на меня взглядом тов. Книгина: – Потому что вы всегда тянете одеяло на себя. Потому что если вашего Агурского вызы- вают на беседу в ГБ, то об этом кричат все голоса, а когда у нас на зоне умирает зэк, то об этом нигде ни слова – полная тишина!
Я не поверил своим ушам. Неужели он обвиняет меня в том, что мое подпольное «пресс- бюро» фильтрует информацию?
– Послушай, я даю тебе голову на отсечение, что все, что ко мне поступает из зоны, моментально переправляется на Запад – причем в первую очередь. Я лично сто раз передавал ваши материалы; не веришь, спроси у корров. Но они говорят, что в Америке русское нацио- нальное возрождение никого не волнует, что редактора требуют материалы только про отказ- ников. Пойми, информация – это рынок, и многое определяется, увы, не предложением, а спро- сом. Сейчас спрос на отказников – и слава Богу. Не будь этой темы, о правах человека в СССР вообще бы не говорили, даже сегодняшняя встреча не состоялась бы.
* * * Весь 1974 год бóльшая часть интеллектуальной энергии инакомыслящего круга была потрачена на споры вокруг поправки Джексона. Многие понимали, что инициатива американ- ского сенатора – это не просто еврейский проект вернуть в лоно своей истории 3 миллиона иудеев, «потерявшихся» во время русской революции. Речь шла о подрыве основ режима, о фундаментальном принципе, что государству принадлежит контроль над личной судьбой всех и каждого. А также о том, насколько Запад готов вмешиваться во внутренние дела СССР, поддерживать силы, разрушающие советский строй изнутри. Не было никаких сомне- ний, что режим воспринимает еврейскую эмиграцию и поправку Джексона как фундаменталь- ный вызов, угрозу самим своим устоям. Но не все в Москве так думали. Поправка Джексона расколола до того единый фронт диссидентов на два лагеря.
* * * Где-то в ноябре я организовал круглый стол по «проблеме поправки», в котором приняли участие разные ветви диссидентов: евреи-отказники Виталий Рубин и Мелик Агурский, кто-то из «демократов» (как называли тогда прозападных либералов) и представитель русского наци- онального движения, редактор самиздатского журнала «Вече» Леонид Бородин, недавно осво- бодившийся из заключения. Мы собрались на квартире у Алика Гинзбурга – бывшего полит- зэка, близкого к высланному Солженицыну. Послушать диспут пришли несколько западных корров. Под окнами караулили не менее десятка машин «наружки» – часть из них приехала за диссидентами, а часть – за коррами.
После дискуссии я спросил Бородина: – Почему у вас такое болезненно-агрессивное отношение ко всему, что касается эмигра- ции? Ведь у нас общий враг и мы должны быть как минимум нейтральны друг к другу?
Бородин посмотрел на меня взглядом тов. Книгина: – Потому что вы всегда тянете одеяло на себя. Потому что если вашего Агурского вызы- вают на беседу в ГБ, то об этом кричат все голоса, а когда у нас на зоне умирает зэк, то об этом нигде ни слова – полная тишина!
Я не поверил своим ушам. Неужели он обвиняет меня в том, что мое подпольное «пресс- бюро» фильтрует информацию?
– Послушай, я даю тебе голову на отсечение, что все, что ко мне поступает из зоны, моментально переправляется на Запад – причем в первую очередь. Я лично сто раз передавал ваши материалы; не веришь, спроси у корров. Но они говорят, что в Америке русское нацио- нальное возрождение никого не волнует, что редактора требуют материалы только про отказ- ников. Пойми, информация – это рынок, и многое определяется, увы, не предложением, а спро- сом. Сейчас спрос на отказников – и слава Богу. Не будь этой темы, о правах человека в СССР вообще бы не говорили, даже сегодняшняя встреча не состоялась бы.
