А. Гольдфарб. «Быль об отце, сыне, шпионах, диссидентах и тайнах биологического оружия» 66 аргумент о государственной безопасности, который часто используют в СССР для отказов в разрешении на эмиграцию ученых. Гольдфарб заявил, что отправил все данные о своих иссле- дованиях в Институт Вейцмана в Израиле, и предложил властям привлечь его к ответственно- сти за шпионаж».
Прошли две недели, но ничего не происходило. Никто не приходил меня арестовывать, но и в ОВИР меня не вызывали, чтобы вручить визу.
* * * И тут позвонил отец.
– Tы сделаешь мне большое одолжение, если зайдешь к товарищу Книгину в райком партии. Он звонит мне на работу каждый день и очень хочет с тобой поговорить. Тебе это не повредит – а вдруг поможет?
«Интересно», – подумал я. Книгин заведовал в райкоме отделом идеологии. Это он при- езжал в Институт общей генетики после акции Сахарова в 1970 году. Когда я подал документы на эмиграцию, Книгин вызвал отца, чтобы «поговорить о положении в семье». Отец тогда ему сказал: «Олег Григорьевич, я не хочу обсуждать действий моего сына. Если вы хотите, чтобы я тоже подал в Израиль, так и скажите. Если нет, то оставьте меня в покое». И его оставили в покое, только полностью обрубили международные контакты его лаборатории. И тут вдруг Книгин снова звонит. Подумав, я решил к нему все-таки сходить.
* * * – Олег Григорьевич вас ожидает, – сказала хмурая секретарша с бульдожьим лицом.
Офис Книгина был выдержан в типичном строгом стиле советских интерьеров: Т-образный стол для совещаний под бордово-красной скатертью с островками бутылок «Нарзана», обши- тые деревянными панелями стены и портреты Ленина и Брежнева над председательским креслом.
Книгин излучал дружелюбие. Свои безвкусные партийные клише он произносил с неко- торой двусмысленностью, как будто это был секретный ритуал, в котором мы оба участвовали.
С тех пор как я видел его в Институте генетики четыре года назад, он немного постарел и при- бавил в весе.
– Я решил поговорить с вами, потому что нам небезразлична ваша судьба, – начал он по- отечески доверительным тоном. – После того как вам было отказано в выезде, вы все больше и больше втягиваетесь в антисоветскую деятельность. Я уже некоторое время слежу за вами, хорошо знаю вашего отца и очень его уважаю. Нам всем будет очень неприятно, если вы ска- титесь вниз и нарушите закон. На вас есть запрос из прокуратуры. Вы нигде не работаете. Рас- сматривается возможность предъявления вам обвинения в тунеядстве. Чем вы зарабатываете?
– Я делаю переводы.
– Сколько вы зарабатываете переводами и где вы их получаете, если можно спросить?
– Вот когда мне предъявят обвинения в тунеядстве, тогда я и представлю доказательства, а то я скажу вам, и мне перестанут давать переводы.
– Ну зачем вы так? Ведь мы на самом деле хотим вам помочь. У вас отличное образование и хорошие отзывы с предыдущей работы. Вы должны работать по специальности, заниматься наукой.
– Но меня никто не возьмет, вся Академия прекрасно знает, что я отказник.
– Что ж, мы могли бы вам помочь. Назовите любой институт. Как насчет Института моле- кулярной биологии?
– Это хороший институт, – я был искренне удивлен. – Вы это серьезно?
Прошли две недели, но ничего не происходило. Никто не приходил меня арестовывать, но и в ОВИР меня не вызывали, чтобы вручить визу.
* * * И тут позвонил отец.
– Tы сделаешь мне большое одолжение, если зайдешь к товарищу Книгину в райком партии. Он звонит мне на работу каждый день и очень хочет с тобой поговорить. Тебе это не повредит – а вдруг поможет?
«Интересно», – подумал я. Книгин заведовал в райкоме отделом идеологии. Это он при- езжал в Институт общей генетики после акции Сахарова в 1970 году. Когда я подал документы на эмиграцию, Книгин вызвал отца, чтобы «поговорить о положении в семье». Отец тогда ему сказал: «Олег Григорьевич, я не хочу обсуждать действий моего сына. Если вы хотите, чтобы я тоже подал в Израиль, так и скажите. Если нет, то оставьте меня в покое». И его оставили в покое, только полностью обрубили международные контакты его лаборатории. И тут вдруг Книгин снова звонит. Подумав, я решил к нему все-таки сходить.
* * * – Олег Григорьевич вас ожидает, – сказала хмурая секретарша с бульдожьим лицом.
Офис Книгина был выдержан в типичном строгом стиле советских интерьеров: Т-образный стол для совещаний под бордово-красной скатертью с островками бутылок «Нарзана», обши- тые деревянными панелями стены и портреты Ленина и Брежнева над председательским креслом.
Книгин излучал дружелюбие. Свои безвкусные партийные клише он произносил с неко- торой двусмысленностью, как будто это был секретный ритуал, в котором мы оба участвовали.
С тех пор как я видел его в Институте генетики четыре года назад, он немного постарел и при- бавил в весе.
– Я решил поговорить с вами, потому что нам небезразлична ваша судьба, – начал он по- отечески доверительным тоном. – После того как вам было отказано в выезде, вы все больше и больше втягиваетесь в антисоветскую деятельность. Я уже некоторое время слежу за вами, хорошо знаю вашего отца и очень его уважаю. Нам всем будет очень неприятно, если вы ска- титесь вниз и нарушите закон. На вас есть запрос из прокуратуры. Вы нигде не работаете. Рас- сматривается возможность предъявления вам обвинения в тунеядстве. Чем вы зарабатываете?
– Я делаю переводы.
– Сколько вы зарабатываете переводами и где вы их получаете, если можно спросить?
– Вот когда мне предъявят обвинения в тунеядстве, тогда я и представлю доказательства, а то я скажу вам, и мне перестанут давать переводы.
– Ну зачем вы так? Ведь мы на самом деле хотим вам помочь. У вас отличное образование и хорошие отзывы с предыдущей работы. Вы должны работать по специальности, заниматься наукой.
– Но меня никто не возьмет, вся Академия прекрасно знает, что я отказник.
– Что ж, мы могли бы вам помочь. Назовите любой институт. Как насчет Института моле- кулярной биологии?
– Это хороший институт, – я был искренне удивлен. – Вы это серьезно?
