А. Гольдфарб. «Быль об отце, сыне, шпионах, диссидентах и тайнах биологического оружия» 65 – Если меня посадят, это только докажет, что им есть что скрывать.
– Тебе это поможет? Ты рассчитываешь на логику системы, – продолжал он. – Но не все в жизни логично. Представь себе кагэбэшника, который ведет твое дело. Он, может быть, не такой умный, как ты, но у него есть власть над тобой. И его больше заботит собственная карьера, чем глобальные проблемы. Поэтому он сделает все, что в его силах, чтобы его решение не выпускать тебя не было отменено. Не говоря уже о том, что формально он прав: ты ведь работал в Курчатнике?
– Курчатник только усилит эффект, – сказал я. – Представь заголовок: «Русские делают биологическое оружие в атомном институте!» Круто? Скандал, который я раскручу, достигнет уровня, где глобальные проблемы имеют значение. Зачем вообще делать БО, если не в инте- ресах государства?
– Кто тебе сказал, что они его делают?
«Ты, – написал я на листке бумаги, а вслух сказал: – Никто, у меня интуиция».
Папа смотрел на листок и думал. Его первоначальный шок, похоже, прошел.
– Неважно, есть ли у них секретная программа или нет; они в любом случае не захотят, чтобы на Западе думали, что есть, – продолжал я вслух. – Я приурочу скандал к конференции по рекомбинантной ДНК в следующем году. Заголовки в газетах будут: «Русские используют генную инженерию для создания биооружия». Пресса будет в восторге.
Я написал на листе бумаги: – Рекомбинантная ДНК ведь может использоваться для БО, верно?
– Безусловно, – написал он в ответ. – Любой, кто умеет работать с ДНК, – ученый «двой- ного назначения», ты в том числе.
– Это меня вполне устраивает, – написал я.
– Я понимаю, что ты хочешь сделать, – написал он в ответ. – Но это палка о двух концах.
Надеюсь, тебя не посадят.
* * * Первым шагом моего плана было изложить на бумаге подробности моей работы в лабо- ратории Хесина. Правила запрещали выносить записи из Курчатника, но за их выполнением никто не следил, поэтому все данные моей незаконченной диссертации хранились дома. В тече- ние двух недель, запершись на даче, я готовил отчет о своей работе, уделяя особое внима- ние аспектам «двойного назначения». Любой специалист, прочитавший это, заключил бы, что навыки, необходимые для моей совершенно безобидной работы, можно при желании приме- нить для запрещенных экспериментов с генами.
Мне очень нравился процесс написания; будучи отрезанным от лаборатории уже восем- надцать месяцев, я отгонял от себя мысли о науке. Теперь я понял, как сильно мне ее не хва- тало. Напечатав под копирку несколько копий отчета на старой пишущей машинке «Континен- таль» – той самой, которую мой отец отсудил у КГБ в 1952 году, – я отправился на Центральный телеграф на улице Горького. Один экземпляр был отправлен заказным письмом в Институт Вейцмана в Израиле26, другой – в Массачусетский технологический институт в Бостоне. Еще один – в ОВИР, инспектору Кошелевой, которая объявляла мне отказ в визе, с запиской, что материал уже ушел за границу. Последний экземпляр я отправил академику Юрию Овчинни- кову с просьбой дать профессиональное заключение по аспекту государственной безопасности в моей работе.
После этого я позвонил в бюро «Нью-Йорк таймс» и рассказал все корреспонденту Крису Рену. Через несколько дней в Times вышла статья: «Микробиолог Алекс Гольдфарб оспорил 26 Ведущий многопрофильный научно-исследовательский институт в Израиле.
– Тебе это поможет? Ты рассчитываешь на логику системы, – продолжал он. – Но не все в жизни логично. Представь себе кагэбэшника, который ведет твое дело. Он, может быть, не такой умный, как ты, но у него есть власть над тобой. И его больше заботит собственная карьера, чем глобальные проблемы. Поэтому он сделает все, что в его силах, чтобы его решение не выпускать тебя не было отменено. Не говоря уже о том, что формально он прав: ты ведь работал в Курчатнике?
– Курчатник только усилит эффект, – сказал я. – Представь заголовок: «Русские делают биологическое оружие в атомном институте!» Круто? Скандал, который я раскручу, достигнет уровня, где глобальные проблемы имеют значение. Зачем вообще делать БО, если не в инте- ресах государства?
– Кто тебе сказал, что они его делают?
«Ты, – написал я на листке бумаги, а вслух сказал: – Никто, у меня интуиция».
Папа смотрел на листок и думал. Его первоначальный шок, похоже, прошел.
– Неважно, есть ли у них секретная программа или нет; они в любом случае не захотят, чтобы на Западе думали, что есть, – продолжал я вслух. – Я приурочу скандал к конференции по рекомбинантной ДНК в следующем году. Заголовки в газетах будут: «Русские используют генную инженерию для создания биооружия». Пресса будет в восторге.
Я написал на листе бумаги: – Рекомбинантная ДНК ведь может использоваться для БО, верно?
– Безусловно, – написал он в ответ. – Любой, кто умеет работать с ДНК, – ученый «двой- ного назначения», ты в том числе.
– Это меня вполне устраивает, – написал я.
– Я понимаю, что ты хочешь сделать, – написал он в ответ. – Но это палка о двух концах.
Надеюсь, тебя не посадят.
* * * Первым шагом моего плана было изложить на бумаге подробности моей работы в лабо- ратории Хесина. Правила запрещали выносить записи из Курчатника, но за их выполнением никто не следил, поэтому все данные моей незаконченной диссертации хранились дома. В тече- ние двух недель, запершись на даче, я готовил отчет о своей работе, уделяя особое внима- ние аспектам «двойного назначения». Любой специалист, прочитавший это, заключил бы, что навыки, необходимые для моей совершенно безобидной работы, можно при желании приме- нить для запрещенных экспериментов с генами.
Мне очень нравился процесс написания; будучи отрезанным от лаборатории уже восем- надцать месяцев, я отгонял от себя мысли о науке. Теперь я понял, как сильно мне ее не хва- тало. Напечатав под копирку несколько копий отчета на старой пишущей машинке «Континен- таль» – той самой, которую мой отец отсудил у КГБ в 1952 году, – я отправился на Центральный телеграф на улице Горького. Один экземпляр был отправлен заказным письмом в Институт Вейцмана в Израиле26, другой – в Массачусетский технологический институт в Бостоне. Еще один – в ОВИР, инспектору Кошелевой, которая объявляла мне отказ в визе, с запиской, что материал уже ушел за границу. Последний экземпляр я отправил академику Юрию Овчинни- кову с просьбой дать профессиональное заключение по аспекту государственной безопасности в моей работе.
После этого я позвонил в бюро «Нью-Йорк таймс» и рассказал все корреспонденту Крису Рену. Через несколько дней в Times вышла статья: «Микробиолог Алекс Гольдфарб оспорил 26 Ведущий многопрофильный научно-исследовательский институт в Израиле.
