А. Гольдфарб. «Быль об отце, сыне, шпионах, диссидентах и тайнах биологического оружия» 53 * * * Выйдя от Козловского и поймав на Тверском бульваре такси, я обнаружил, что за мной идет плотный хвост. Серая «Волга» и белые «Жигули», по три топтуна в каждой машине, не считая шофера, прилепились к моему такси, ничуть не скрываясь, напоминая скорее охрану, чем слежку.
– Во пасут! – с уважением заметил таксист, который тоже обратил на них внимание.
«Это не милиция по поводу Игнашева, – подумал я, – скорее это Контора по поводу Никсона. Сегодня 20 июня, неделя до приезда американского президента». По опыту москов- ского саммита 1972 года было известно, что всех потенциальных возмутителей спокойствия должны поместить под административный арест на 15 суток, чтобы не устраивали демонстра- ций и интервью с западными телеканалами. Столь плотная и открытая слежка может только означать, что меня локализовали, чтобы вскоре взять под стражу.
Конечно, мне не хотелось две недели сидеть под замком. Но по опыту я знал, что уйти от наружного наблюдения Конторы практически невозможно. «Наружке» беспрекословно под- чиняется милиция, она оборудована индивидуальными радиотелефонами. Выйдя на связь с ГАИ, она в состоянии перехватить любую машину, которая попытается от нее оторваться.
В метро топтуны все время шепчут себе в рукав, передают на поверхность маршрут передвиже- ния «объекта», и, если тот выходит на случайной станции, наверху его встречает та же машина, что проводила до метро на другом конце города. «В общем, – подумал я, – надо готовиться к отсидке. Однако интересно, что хвост прицепился ко мне у Козловского, неужели они все- таки не знают, где мы с Валентиной живем? Значит, домой ехать не следует». Поразмыслив, я назвал таксисту новый адрес.
Вскоре мы подъехали к дому еще одного моего кузена, тоже Меламида, но не Алика, а Лёвы, и его жены Веры Федоровой, которые жили в огромной квартире Вериных родителей на первом этаже кооперативного дома творческих работников на Университетском проспекте.
Лёва был дома один – вся семья уехала на дачу. Стояла жара, и по Москве метелью летел тополиный пух.
Лёва был поэт и философ. Его библейская физиономия, обрамленная черной бородой и кудрями, светилась глубокомыслием. Он никогда ничему не удивлялся и спокойно отнесся к появлению у своего подъезда двух машин с топтунами, на которые я указал ему в окно кухни.
– Лёва, можно у тебя пересидеть и собраться с мыслями? – спросил я. – А то видишь, у меня хвост.
– Ага, – сказал Лёва. – Хочешь чаю?
Я позвонил Вале, чтобы она привезла смену белья и пару книг на случай, если меня все же заберут. Наступили сумерки, прошла гроза, моросил дождь, жара спала. Я выглянул в окно: серая «Волга» сменилась бежевой, а «Жигули» вообще исчезли. Заступила ночная смена, значит, забирать меня, наверное, будут завтра с утра.
– Послушай, Лёва, а что если ты попробуешь их от меня увести? Ты с бородой, и я с боро- дой, мы одного роста, на улице темно. Они пойдут за тобой, а я потихоньку смоюсь. Максимум, что может произойти, – у тебя проверят документы.
– Идет, – сказал невозмутимый Лёва.
Приехавшая к тому времени Валя сходила на стоянку, взяла такси и подогнала его к подъ- езду. Облачившись в мой плащ, прикрыв лицо зонтиком и повесив на плечо мою сумку с эмбле- мой «Pan-Am», Лёва под руку с Валей выскочили из подъезда и нырнули в такси. «Волга» с топтунами рванулась вслед, оставив одного человека на скамейке перед подъездом. Тем вре- менем я вылез из окна спальни на противоположной стороне дома и был таков.
Через час я позвонил Лёве из автомата:
– Во пасут! – с уважением заметил таксист, который тоже обратил на них внимание.
«Это не милиция по поводу Игнашева, – подумал я, – скорее это Контора по поводу Никсона. Сегодня 20 июня, неделя до приезда американского президента». По опыту москов- ского саммита 1972 года было известно, что всех потенциальных возмутителей спокойствия должны поместить под административный арест на 15 суток, чтобы не устраивали демонстра- ций и интервью с западными телеканалами. Столь плотная и открытая слежка может только означать, что меня локализовали, чтобы вскоре взять под стражу.
Конечно, мне не хотелось две недели сидеть под замком. Но по опыту я знал, что уйти от наружного наблюдения Конторы практически невозможно. «Наружке» беспрекословно под- чиняется милиция, она оборудована индивидуальными радиотелефонами. Выйдя на связь с ГАИ, она в состоянии перехватить любую машину, которая попытается от нее оторваться.
В метро топтуны все время шепчут себе в рукав, передают на поверхность маршрут передвиже- ния «объекта», и, если тот выходит на случайной станции, наверху его встречает та же машина, что проводила до метро на другом конце города. «В общем, – подумал я, – надо готовиться к отсидке. Однако интересно, что хвост прицепился ко мне у Козловского, неужели они все- таки не знают, где мы с Валентиной живем? Значит, домой ехать не следует». Поразмыслив, я назвал таксисту новый адрес.
Вскоре мы подъехали к дому еще одного моего кузена, тоже Меламида, но не Алика, а Лёвы, и его жены Веры Федоровой, которые жили в огромной квартире Вериных родителей на первом этаже кооперативного дома творческих работников на Университетском проспекте.
Лёва был дома один – вся семья уехала на дачу. Стояла жара, и по Москве метелью летел тополиный пух.
Лёва был поэт и философ. Его библейская физиономия, обрамленная черной бородой и кудрями, светилась глубокомыслием. Он никогда ничему не удивлялся и спокойно отнесся к появлению у своего подъезда двух машин с топтунами, на которые я указал ему в окно кухни.
– Лёва, можно у тебя пересидеть и собраться с мыслями? – спросил я. – А то видишь, у меня хвост.
– Ага, – сказал Лёва. – Хочешь чаю?
Я позвонил Вале, чтобы она привезла смену белья и пару книг на случай, если меня все же заберут. Наступили сумерки, прошла гроза, моросил дождь, жара спала. Я выглянул в окно: серая «Волга» сменилась бежевой, а «Жигули» вообще исчезли. Заступила ночная смена, значит, забирать меня, наверное, будут завтра с утра.
– Послушай, Лёва, а что если ты попробуешь их от меня увести? Ты с бородой, и я с боро- дой, мы одного роста, на улице темно. Они пойдут за тобой, а я потихоньку смоюсь. Максимум, что может произойти, – у тебя проверят документы.
– Идет, – сказал невозмутимый Лёва.
Приехавшая к тому времени Валя сходила на стоянку, взяла такси и подогнала его к подъ- езду. Облачившись в мой плащ, прикрыв лицо зонтиком и повесив на плечо мою сумку с эмбле- мой «Pan-Am», Лёва под руку с Валей выскочили из подъезда и нырнули в такси. «Волга» с топтунами рванулась вслед, оставив одного человека на скамейке перед подъездом. Тем вре- менем я вылез из окна спальни на противоположной стороне дома и был таков.
Через час я позвонил Лёве из автомата:
