А. Гольдфарб. «Быль об отце, сыне, шпионах, диссидентах и тайнах биологического оружия» 50 Oтведя Игнашева в меламидовскую мастерскую и объяснив, где утром оставить ключ, я отправился домой в нашу коммуналку на Плющихе. Я думал, что на этом дело закончится, но через несколько дней мне передали, что моя бывшая жена Татьяна срочно просит позвонить.
– За тобой приходила милиция. Я им сказала, что ты живешь у родителей, – сооб- щила она.
Я по-прежнему был прописан в нашей кооперативной квартире и официальные взаи- моотношения с властями шли по старому адресу. Татьяна, надо отдать ей должное, ни разу не высказывала претензий по поводу моей деятельности, хотя сама в политику не лезла.
Я позвонил отцу.
– За тобой приходили милиционеры, причем два раза, – сообщил он. – Сказали, что из уголовного розыска. Что-нибудь случилось?
– Не волнуйся, папа, ничего со мной не случилось. Наверное, меня хотят предупредить, чтобы хорошо себя вел, когда приедет Никсон. Что ты им сказал?
– Сказал, что не знаю, где ты живешь, что есть чистая правда.
Бедные родители, каждый раз, когда мою фамилию вспоминает Би-би-си или «Голос Америки», они думают, что меня тут же схватят и отвезут на Лубянку. Они не понимают, что сейчас не сталинщина, а détente, что у нас есть мощная поддержка за границей, что за каждым из нас внимательно следят «корры», а сенатор Джексон не даст нас в обиду.
– Плевать они хотели на твоего Джексона, – сокрушенно вздыхал отец. – Я каждый день жду, что тебя арестуют. Ты просто не понимаешь, как ты рискуешь, это беспечность молодости.
Я не верю в Бога, но, если тебя все же отпустят, я зажгу ему свечку.
«Однако визит милиции – это действительно странно, – подумал я. – До приезда Никсона еще почти две недели, и никого из наших пока не беспокоили. Почему они начали с меня, а не со Слепака или Лернера? И зачем приходить к Тане и к родителям? Уж в Конторе-то должны знать, где меня искать».
Загадка разрешилась в тот же вечер в мастерской Алика Меламида, где за несколько дней до этого я оставил ночевать Игнашева.
* * * В тот день Алик и его партнер по художественному цеху Виталий Комар решили устро- ить в своей мастерской хеппенинг – мероприятие в рамках нового изобразительного жанра соц-арт, который Комар и Меламид провозгласили за пару лет до этого. Соц-арт, объяснял Меламид, – это советская разновидность американского поп-арта, который усматривает эсте- тику в предметах повседневной жизни и в иконах массовой культуры. В капиталистическом поп-арте в качестве объекта выступает культура западного потребительского общества – кон- сервы супа «Кэмпбелл», банки кока-колы, фрагменты комиксов, сигареты «Мальборо» и сек- суально распаленная физиономия Мэрилин Монро. А в нашем, социалистическом, соц-арте доминируют клише советского агитпропа – праздничные лозунги о счастливой жизни, закли- нания о свободе и демократии в СССР, собака-космонавт Лайка, одухотворенные лики рабо- чего, колхозника и красноармейца.
Хеппенинг, который Комар и Меламид устроили в тот вечер, замышлялся как ирониче- ский комментарий на тему соцреализма, попытка смоделировать творческий процесс партий- ного художника.
На небольшой сцене у стены стоял огромный, натянутый на подрамник красный холст.
Перед ним на полу и на стульях расположились два десятка гостей – экзальтированная москов- ская богема, попивающая экзотические напитки из валютного магазина. По стенам развешаны агитплакаты и лозунги. Играет парадная музыка. Трое добровольцев, лица которых скрыты масками, одетые в физкультурную форму, вооружившись кистями и красками, пытаются изоб-
– За тобой приходила милиция. Я им сказала, что ты живешь у родителей, – сооб- щила она.
Я по-прежнему был прописан в нашей кооперативной квартире и официальные взаи- моотношения с властями шли по старому адресу. Татьяна, надо отдать ей должное, ни разу не высказывала претензий по поводу моей деятельности, хотя сама в политику не лезла.
Я позвонил отцу.
– За тобой приходили милиционеры, причем два раза, – сообщил он. – Сказали, что из уголовного розыска. Что-нибудь случилось?
– Не волнуйся, папа, ничего со мной не случилось. Наверное, меня хотят предупредить, чтобы хорошо себя вел, когда приедет Никсон. Что ты им сказал?
– Сказал, что не знаю, где ты живешь, что есть чистая правда.
Бедные родители, каждый раз, когда мою фамилию вспоминает Би-би-си или «Голос Америки», они думают, что меня тут же схватят и отвезут на Лубянку. Они не понимают, что сейчас не сталинщина, а détente, что у нас есть мощная поддержка за границей, что за каждым из нас внимательно следят «корры», а сенатор Джексон не даст нас в обиду.
– Плевать они хотели на твоего Джексона, – сокрушенно вздыхал отец. – Я каждый день жду, что тебя арестуют. Ты просто не понимаешь, как ты рискуешь, это беспечность молодости.
Я не верю в Бога, но, если тебя все же отпустят, я зажгу ему свечку.
«Однако визит милиции – это действительно странно, – подумал я. – До приезда Никсона еще почти две недели, и никого из наших пока не беспокоили. Почему они начали с меня, а не со Слепака или Лернера? И зачем приходить к Тане и к родителям? Уж в Конторе-то должны знать, где меня искать».
Загадка разрешилась в тот же вечер в мастерской Алика Меламида, где за несколько дней до этого я оставил ночевать Игнашева.
* * * В тот день Алик и его партнер по художественному цеху Виталий Комар решили устро- ить в своей мастерской хеппенинг – мероприятие в рамках нового изобразительного жанра соц-арт, который Комар и Меламид провозгласили за пару лет до этого. Соц-арт, объяснял Меламид, – это советская разновидность американского поп-арта, который усматривает эсте- тику в предметах повседневной жизни и в иконах массовой культуры. В капиталистическом поп-арте в качестве объекта выступает культура западного потребительского общества – кон- сервы супа «Кэмпбелл», банки кока-колы, фрагменты комиксов, сигареты «Мальборо» и сек- суально распаленная физиономия Мэрилин Монро. А в нашем, социалистическом, соц-арте доминируют клише советского агитпропа – праздничные лозунги о счастливой жизни, закли- нания о свободе и демократии в СССР, собака-космонавт Лайка, одухотворенные лики рабо- чего, колхозника и красноармейца.
Хеппенинг, который Комар и Меламид устроили в тот вечер, замышлялся как ирониче- ский комментарий на тему соцреализма, попытка смоделировать творческий процесс партий- ного художника.
На небольшой сцене у стены стоял огромный, натянутый на подрамник красный холст.
Перед ним на полу и на стульях расположились два десятка гостей – экзальтированная москов- ская богема, попивающая экзотические напитки из валютного магазина. По стенам развешаны агитплакаты и лозунги. Играет парадная музыка. Трое добровольцев, лица которых скрыты масками, одетые в физкультурную форму, вооружившись кистями и красками, пытаются изоб-
