А. Гольдфарб. «Быль об отце, сыне, шпионах, диссидентах и тайнах биологического оружия» 47 Часть II. Каникулы от реальности Глава 6. Под крышей détente Мрачные прогнозы отца не смогли пересилить эйфорию свободы, которая охватила меня после превращения из тайного антисоветчика в явного. Моя жена Валя была опьянена теми же чувствами. Пока наш отъезд откладывался, она помогала мне справляться с обширным хозяй- ством, оставленным уехавшим диссидентским «пресс-секретарем» Кириллом Хенкиным.
Денег нам хватало. Я зарабатывал, готовя школьников к вступительным экзаменам по биологии, а после того, как мы попали в списки отказников, мне стал приходить раз в месяц по почте чек на 100 долларов – баснословная сумма, по московским меркам, – от еврейской семьи из Канады, которая меня «адаптировала». Этот чек можно было вполне легально поме- нять в Госбанке на Неглинной на сертификаты в валютный магазин «Березка», где продавались недоступные простым смертным товары – от датского пива до японских магнитофонов.
Был конец мая 1974 года. Mы жили тогда в съемной комнате в коммуналке на Плющихе.
Жители этой темной, похожей на лабиринт квартиры были похожи на персонажей из пьесы Горького «На дне»: морщинистая злая старуха, которая безудержно курила и кашляла; мать- одиночка с громко мычащим сыном-аутистом и пара инвалидов, оба в колясках. По вечерам они напивались, а затем начинали драться и гоняться друг за другом взад и вперед по коридору, стукаясь колесами в двери нашей комнаты. Моя собственная кооперативная квартира осталась после развода Тане; она жила там с четырехлетней Машей и заканчивала аспирантуру в МГУ.
Москва в эти дни готовилась к советско-американскому саммиту, и дел у меня было по горло. Для Никсона, ослабленного уотергейтским скандалом, détente с Советским Сою- зом был важным политическим козырем, пожалуй, единственным успехом его президентства.
А между тем в Конгрессе США шла битва вокруг «поправки Джексона», законопроекта, связы- вавшего таможенные льготы и кредиты для СССР со свободой эмиграции. Как сообщал «Голос Америки», между сенатором Джексоном и государственным секретарем Генри Киссинджером шла по этому поводу бурная перепалка. Накануне визита Никсона московские отказники были в центре внимания; американская пресса запестрела нашими биографиями и фотографиями.
В то время как в США на поддержку Джексона была брошена вся мощь еврейского лобби, в Москве мозговым центром кампании «за поправку» стала небольшая группа активи- стов с опорными пунктами в квартирах Володи Слепака на улице Горького и профессора Алек- сандра Лернера на Ленинском проспекте; туда стекалась информация об отказниках со всей России и потоком шли туристы-эмиссары из еврейских общин со всех концов света. Отказ- ники стали глобальными знаменитостями, героями еврейского народа, помехой советско-аме- риканскому détente, бельмом на глазу Киссинджера и Никсона.
Между тем Андрей Дмитриевич Сахаров подливал масла в огонь, призывая американ- ских законодателей не слушать своего президента и быть пожестче в отношении Кремля.
Détente заклинило.
Сахаров, естественно, заступался не только за евреев. За четыре года после вызволения Жореса Медведева он стал голосом всех униженных и оскорбленных Советского Союза, проби- ваясь по радиоволнам сквозь трещотки и заглушки. Со всех концов страны к нему ехали палом- ники в поисках заступничества: крымские татары, депортированные Сталиным и желавшие вернуться в Крым; поволжские немцы, мечтавшие уехать в Западную Германию; мурманские забастовщики, побитые милицией; дальневосточные пятидесятники, не желавшие служить в армии; родственники заключенных. Паломников отлавливала милиция, их снимали с поездов и отправляли по домам, но они упорно прорывались в Москву к Сахарову. На кухне сахаров-
Денег нам хватало. Я зарабатывал, готовя школьников к вступительным экзаменам по биологии, а после того, как мы попали в списки отказников, мне стал приходить раз в месяц по почте чек на 100 долларов – баснословная сумма, по московским меркам, – от еврейской семьи из Канады, которая меня «адаптировала». Этот чек можно было вполне легально поме- нять в Госбанке на Неглинной на сертификаты в валютный магазин «Березка», где продавались недоступные простым смертным товары – от датского пива до японских магнитофонов.
Был конец мая 1974 года. Mы жили тогда в съемной комнате в коммуналке на Плющихе.
Жители этой темной, похожей на лабиринт квартиры были похожи на персонажей из пьесы Горького «На дне»: морщинистая злая старуха, которая безудержно курила и кашляла; мать- одиночка с громко мычащим сыном-аутистом и пара инвалидов, оба в колясках. По вечерам они напивались, а затем начинали драться и гоняться друг за другом взад и вперед по коридору, стукаясь колесами в двери нашей комнаты. Моя собственная кооперативная квартира осталась после развода Тане; она жила там с четырехлетней Машей и заканчивала аспирантуру в МГУ.
Москва в эти дни готовилась к советско-американскому саммиту, и дел у меня было по горло. Для Никсона, ослабленного уотергейтским скандалом, détente с Советским Сою- зом был важным политическим козырем, пожалуй, единственным успехом его президентства.
А между тем в Конгрессе США шла битва вокруг «поправки Джексона», законопроекта, связы- вавшего таможенные льготы и кредиты для СССР со свободой эмиграции. Как сообщал «Голос Америки», между сенатором Джексоном и государственным секретарем Генри Киссинджером шла по этому поводу бурная перепалка. Накануне визита Никсона московские отказники были в центре внимания; американская пресса запестрела нашими биографиями и фотографиями.
В то время как в США на поддержку Джексона была брошена вся мощь еврейского лобби, в Москве мозговым центром кампании «за поправку» стала небольшая группа активи- стов с опорными пунктами в квартирах Володи Слепака на улице Горького и профессора Алек- сандра Лернера на Ленинском проспекте; туда стекалась информация об отказниках со всей России и потоком шли туристы-эмиссары из еврейских общин со всех концов света. Отказ- ники стали глобальными знаменитостями, героями еврейского народа, помехой советско-аме- риканскому détente, бельмом на глазу Киссинджера и Никсона.
Между тем Андрей Дмитриевич Сахаров подливал масла в огонь, призывая американ- ских законодателей не слушать своего президента и быть пожестче в отношении Кремля.
Détente заклинило.
Сахаров, естественно, заступался не только за евреев. За четыре года после вызволения Жореса Медведева он стал голосом всех униженных и оскорбленных Советского Союза, проби- ваясь по радиоволнам сквозь трещотки и заглушки. Со всех концов страны к нему ехали палом- ники в поисках заступничества: крымские татары, депортированные Сталиным и желавшие вернуться в Крым; поволжские немцы, мечтавшие уехать в Западную Германию; мурманские забастовщики, побитые милицией; дальневосточные пятидесятники, не желавшие служить в армии; родственники заключенных. Паломников отлавливала милиция, их снимали с поездов и отправляли по домам, но они упорно прорывались в Москву к Сахарову. На кухне сахаров-
