А. Гольдфарб. «Быль об отце, сыне, шпионах, диссидентах и тайнах биологического оружия» 41 Кирилл утверждал, что этот урок не раз помог ему в жизни, и решил передать его мне.
– Я предлагаю вам, Алик, стать голосом нашей разношерстной команды, представлять нас перед вражеской прессой, – объяснил мне Кирилл. – Если будете эффективным, в чем я не сомневаюсь, вас вышвырнут отсюда раньше, чем вы думаете.
«Если бы все было так просто», – подумал я. До Кирилла связь диссидентов с коррами осуществлял Владимир Буковский, который получил семь лет колонии за антисоветскую про- паганду. Став раздражителем для Конторы, можно было с равной вероятностью отправиться в эмиграцию либо в лагерь.
– Я готов, – сказал я, опьяненный собственной смелостью. Наконец-то я дорвусь до чего- то настоящего! Кирилл тут же принялся обучать меня основам работы западных СМИ: что такое новостной цикл, как писать пресс-релиз, сроки сдачи материала и т. д. Перед своим отъ- ездом Кирилл познакомил меня с несколькими коррами, ключевыми деятелями демократиче- ского движения и еврейскими активистами.
* * * После недельного обучения Кирилл объявил, что я готов к бою. «Завтра вы будете пере- водить важное интервью», – сказал он.
То, что последовало, изменило всю мою жизнь. В назначенное время я стоял на Страст- ном бульваре, напротив скверика, в котором играл в детстве, и думал: «Во что я ввязался?» Меня трясло от страха. Я смотрел на стайку детей в сквере, а мое сердце отбивало секунды.
Холодный пот выступил на лбу, спазм сжал желудок. Мне казалось, что на меня смотрят десятки глаз, каждый прохожий казался агентом Конторы. Я посмотрел на часы: еще две минуты, еще минута… Ровно в условленное время с Пушкинской на бульвар завернул огромный черный аме- риканский автомобиль с номером «К-04», что означало «американский корреспондент». Мас- сивная дверь открылась, и седеющий мужчина с короткой стрижкой и голливудской улыбкой прокричал: «Алекс? Я Джей. Кирилл мне о тебе рассказал. Рад познакомиться, залезай».
Я понял, что это была та самая машина, у которой, как передавал «Голос Америки», «неизвестные лица» разбили стекло и порезали шины после особенно неприятной статьи ее владельца. Мы направлялись к дому академика Сахарова, где я должен был переводить интер- вью для водителя авто – Джея Аксельбанка, главы московского бюро Newsweek.
Как только я сел в машину, мой страх рассеялся. Пока я был с Джеем, мне ничего не гро- зило. Мы подъехали к дому послевоенной постройки на улице Чкалова и поднялись на седьмой этаж. Дверь открыла маленькая седая старушка. Она была настолько худой, что было непо- нятно, как она вообще двигается, и у нее были удивительно молодые, большие темные глаза.
– Я Руфь Григорьевна, мама Люси, – сказала она, имея в виду свою дочь Елену Боннэр, жену Сахарова. – Андрей звонил и просил извиниться, они немного запаздывают.
Я огляделся. Это была обычная трехкомнатная квартира с множеством книжных шка- фов – типичная московская интеллигентская бедность. Невероятно, что в этой аскетиче- ской обители живет трижды Герой Социалистического Труда, создатель водородной бомбы!
На своем веку я повидал достаточно академических квартир, чтобы понимать, что это на много ступеней ниже номенклатурного уровня академика. Неужели у него все отняли?
Как я узнал позже, квартира принадлежала Руфи Григорьевне; Сахаров переехал сюда к Елене Боннэр – все называли ее Люсей, – оставив свою роскошную академическую квартиру детям от первого брака. Денег на покупку нового жилья у него не было: все свои значительные сбережения и доходы от государственных премий он пожертвовал онкологической больнице, когда начал выступать против партийных привилегий.
– Я предлагаю вам, Алик, стать голосом нашей разношерстной команды, представлять нас перед вражеской прессой, – объяснил мне Кирилл. – Если будете эффективным, в чем я не сомневаюсь, вас вышвырнут отсюда раньше, чем вы думаете.
«Если бы все было так просто», – подумал я. До Кирилла связь диссидентов с коррами осуществлял Владимир Буковский, который получил семь лет колонии за антисоветскую про- паганду. Став раздражителем для Конторы, можно было с равной вероятностью отправиться в эмиграцию либо в лагерь.
– Я готов, – сказал я, опьяненный собственной смелостью. Наконец-то я дорвусь до чего- то настоящего! Кирилл тут же принялся обучать меня основам работы западных СМИ: что такое новостной цикл, как писать пресс-релиз, сроки сдачи материала и т. д. Перед своим отъ- ездом Кирилл познакомил меня с несколькими коррами, ключевыми деятелями демократиче- ского движения и еврейскими активистами.
* * * После недельного обучения Кирилл объявил, что я готов к бою. «Завтра вы будете пере- водить важное интервью», – сказал он.
То, что последовало, изменило всю мою жизнь. В назначенное время я стоял на Страст- ном бульваре, напротив скверика, в котором играл в детстве, и думал: «Во что я ввязался?» Меня трясло от страха. Я смотрел на стайку детей в сквере, а мое сердце отбивало секунды.
Холодный пот выступил на лбу, спазм сжал желудок. Мне казалось, что на меня смотрят десятки глаз, каждый прохожий казался агентом Конторы. Я посмотрел на часы: еще две минуты, еще минута… Ровно в условленное время с Пушкинской на бульвар завернул огромный черный аме- риканский автомобиль с номером «К-04», что означало «американский корреспондент». Мас- сивная дверь открылась, и седеющий мужчина с короткой стрижкой и голливудской улыбкой прокричал: «Алекс? Я Джей. Кирилл мне о тебе рассказал. Рад познакомиться, залезай».
Я понял, что это была та самая машина, у которой, как передавал «Голос Америки», «неизвестные лица» разбили стекло и порезали шины после особенно неприятной статьи ее владельца. Мы направлялись к дому академика Сахарова, где я должен был переводить интер- вью для водителя авто – Джея Аксельбанка, главы московского бюро Newsweek.
Как только я сел в машину, мой страх рассеялся. Пока я был с Джеем, мне ничего не гро- зило. Мы подъехали к дому послевоенной постройки на улице Чкалова и поднялись на седьмой этаж. Дверь открыла маленькая седая старушка. Она была настолько худой, что было непо- нятно, как она вообще двигается, и у нее были удивительно молодые, большие темные глаза.
– Я Руфь Григорьевна, мама Люси, – сказала она, имея в виду свою дочь Елену Боннэр, жену Сахарова. – Андрей звонил и просил извиниться, они немного запаздывают.
Я огляделся. Это была обычная трехкомнатная квартира с множеством книжных шка- фов – типичная московская интеллигентская бедность. Невероятно, что в этой аскетиче- ской обители живет трижды Герой Социалистического Труда, создатель водородной бомбы!
На своем веку я повидал достаточно академических квартир, чтобы понимать, что это на много ступеней ниже номенклатурного уровня академика. Неужели у него все отняли?
Как я узнал позже, квартира принадлежала Руфи Григорьевне; Сахаров переехал сюда к Елене Боннэр – все называли ее Люсей, – оставив свою роскошную академическую квартиру детям от первого брака. Денег на покупку нового жилья у него не было: все свои значительные сбережения и доходы от государственных премий он пожертвовал онкологической больнице, когда начал выступать против партийных привилегий.
