А. Гольдфарб. «Быль об отце, сыне, шпионах, диссидентах и тайнах биологического оружия» 34 начали распространяться в самиздатских рукописях. В центре этого движения стоял гуру – лама из Бурятии по имени Бидия Дандарон. Это была магнетическая личность, мудрец и фило- соф, провозгласивший Россию новым центром просветления. В своих книгах Дандарон обос- новал философскую доктрину «Буддизм для европейцев».
В конце концов Контора раскрыла «буддийский заговор», совершила налеты на профес- сорские квартиры и студенческие общежития в Москве, Санкт-Петербурге и Прибалтике. Дан- дарона арестовали и обвинили в антисоветской пропаганде (вскоре он умер в лагере); кое- кто оказался в психушке, некоторые потеряли работу, некоторые были исключены из универ- ситетов. Мой друг Вася каким-то образом уцелел, что только усугубило его внутреннюю аго- нию. Однажды ночью, не в силах больше выносить стресс, он напился. Очнулся он в милиции.
Как рассказал нам врач, когда его задержали, он в состоянии сильного волнения грозил кому- то кулаком и кричал: «Свободу Дандарону!» Когда он пришел в себя в руках ментов, которые понятия не имели, кто такой Данда- рон, Вася понял, что, если об этом станет известно в Курчатнике, ему несдобровать. Поэтому он решил симулировать амнезию, надеясь, что менты его отпустят. Вместо этого его отвезли в психушку.
Через несколько дней друг моего отца выписал Васю и уничтожил следы его пребывания в клинике – по крайней мере, мы так думали. А потом Хесин устроил нам грандиозный разнос – мол, мы несем ответственность не только за себя, но и друг за друга, и, когда кто-то делает глупость, вся лаборатория оказывается под угрозой.
Для меня Васина история была предупреждением: если я продолжу вести двойную жизнь тайного диссидента, маскирующегося под лояльного советского ученого, я сам могу оказаться в психиатрической больнице.
* * * Вот уже почти три года я постоянно думал об эмиграции, но перспектива никогда больше не увидеть родителей и расстаться с маленькой дочкой давила на меня, как груда кирпичей.
Между тем со всех сторон поступали сообщения об отъездах знакомых. Еврейская эмигра- ция началась почти случайно – как способ для режима сбить накал страстей после скандаль- ного процесса над группой евреев, пытавшихся в 1970 году угнать самолет в Израиль. Но, как только первые ласточки получили разрешения на выезд – якобы для «воссоединения семей», – заявки стали нарастать как снежный ком, и власти оказались застигнутыми врас- плох. Внезапно тысячи людей обнаружили «давно потерянную тетю в Тель-Авиве», в то время как израильские власти организовали массовое производство фиктивных свидетельств о род- стве, которые невозможно было проверить. Не прибегая к репрессиям, остановить лавину евреев, устремившихся к внезапно открывшейся трещине в железном занавесе, было невоз- можно. Власти начали отказывать в выездных визах, особенно людям с высшим образованием, что привело к появлению шумной группы еврейских «отказников», которые соревновались с диссидентами за внимание Запада. Но это не сработало – пример нескольких сотен отказни- ков не удержал массы. Между 1970 и 1972 годами статистика еврейской эмиграции выросла с 1000 до 13 000 человек в год.
Щель в железном занавесе, открывшаяся только для евреев, тем не менее стала серьез- ным поражением режима, признаком слабости. Слово «еврей» в пятой строчке внутреннего паспорта обрело ценность и стало знаком почета. Еврей был тем, кто мог послать режим к дья- волу, кто мог уйти, вырваться на свободу. Фиктивный брак с евреем стал средством бегства из страны для целых русских семей: «еврейский зять как средство передвижения» стало ходо-
В конце концов Контора раскрыла «буддийский заговор», совершила налеты на профес- сорские квартиры и студенческие общежития в Москве, Санкт-Петербурге и Прибалтике. Дан- дарона арестовали и обвинили в антисоветской пропаганде (вскоре он умер в лагере); кое- кто оказался в психушке, некоторые потеряли работу, некоторые были исключены из универ- ситетов. Мой друг Вася каким-то образом уцелел, что только усугубило его внутреннюю аго- нию. Однажды ночью, не в силах больше выносить стресс, он напился. Очнулся он в милиции.
Как рассказал нам врач, когда его задержали, он в состоянии сильного волнения грозил кому- то кулаком и кричал: «Свободу Дандарону!» Когда он пришел в себя в руках ментов, которые понятия не имели, кто такой Данда- рон, Вася понял, что, если об этом станет известно в Курчатнике, ему несдобровать. Поэтому он решил симулировать амнезию, надеясь, что менты его отпустят. Вместо этого его отвезли в психушку.
Через несколько дней друг моего отца выписал Васю и уничтожил следы его пребывания в клинике – по крайней мере, мы так думали. А потом Хесин устроил нам грандиозный разнос – мол, мы несем ответственность не только за себя, но и друг за друга, и, когда кто-то делает глупость, вся лаборатория оказывается под угрозой.
Для меня Васина история была предупреждением: если я продолжу вести двойную жизнь тайного диссидента, маскирующегося под лояльного советского ученого, я сам могу оказаться в психиатрической больнице.
* * * Вот уже почти три года я постоянно думал об эмиграции, но перспектива никогда больше не увидеть родителей и расстаться с маленькой дочкой давила на меня, как груда кирпичей.
Между тем со всех сторон поступали сообщения об отъездах знакомых. Еврейская эмигра- ция началась почти случайно – как способ для режима сбить накал страстей после скандаль- ного процесса над группой евреев, пытавшихся в 1970 году угнать самолет в Израиль. Но, как только первые ласточки получили разрешения на выезд – якобы для «воссоединения семей», – заявки стали нарастать как снежный ком, и власти оказались застигнутыми врас- плох. Внезапно тысячи людей обнаружили «давно потерянную тетю в Тель-Авиве», в то время как израильские власти организовали массовое производство фиктивных свидетельств о род- стве, которые невозможно было проверить. Не прибегая к репрессиям, остановить лавину евреев, устремившихся к внезапно открывшейся трещине в железном занавесе, было невоз- можно. Власти начали отказывать в выездных визах, особенно людям с высшим образованием, что привело к появлению шумной группы еврейских «отказников», которые соревновались с диссидентами за внимание Запада. Но это не сработало – пример нескольких сотен отказни- ков не удержал массы. Между 1970 и 1972 годами статистика еврейской эмиграции выросла с 1000 до 13 000 человек в год.
Щель в железном занавесе, открывшаяся только для евреев, тем не менее стала серьез- ным поражением режима, признаком слабости. Слово «еврей» в пятой строчке внутреннего паспорта обрело ценность и стало знаком почета. Еврей был тем, кто мог послать режим к дья- волу, кто мог уйти, вырваться на свободу. Фиктивный брак с евреем стал средством бегства из страны для целых русских семей: «еврейский зять как средство передвижения» стало ходо-
