А. Гольдфарб. «Быль об отце, сыне, шпионах, диссидентах и тайнах биологического оружия» 173 неожиданно вызвали его в Москву и «вручили» моих родителей. С этих освобождений нача- лась эпоха гласности – развал «империи зла».
Через два месяца Горбачев позвонит Сахарову, чтобы сообщить ему об окончании ссылки. Через три года рухнет Берлинская стена, а через пять – и сам Советский Союз. Сам- мит в Рейкьявике войдет в историю как начало конца советского режима, не выдержавшего гонки вооружений; упорство Рейгана по вопросу «звездных войн» окажется, выражаясь по- американски, «последней тростинкой, переломившей спину верблюду».
Роль в этом безымянного советского ученого, который передал американцам ракетные секреты, будут оценивать историки, когда ЦРУ раскроет свои секреты – лет эдак через сто.
Но я не мог знать будущего, стоя в коридоре своей квартиры между трехногой собакой и сияющей Анукампой. Я не ощущал никаких душевных движений. Стресс последних недель, очевидно, притупил мою способность к эмоциональной реакции. Я не испытал ни безудерж- ной радости, ни порыва благодарности к небесным силам или сильным мира сего. В голове промелькнуло, что все, чем я жил в последнее время, – лихорадочная деятельность, высокая политика, шпионские игры, – отошло в эту секунду в прошлое.
«Началось возвращение в реальность, – подумал я, – новая жизнь, в которой я больше уже не отчаянный одинокий воин, борющийся с всесильным монстром, пленившим старика-отца, а частный житель с берегов Гудзона, сын своих родителей, объект их навязчивого воспитания, прерванного 11 лет назад. Что скажет отец, узнав, что моя новая избранница не еврейка, более того – немка, да к тому же еще и член индийского культа? Как мама справится с культурным шоком Нью-Йорка? Где они будут жить?» Впоследствии, сравнивая свою первую реакцию с мыслями моего отца накануне в мос- ковской больнице, я отметил, что, как и у него, баланс приобретений и потерь склонился у меня в положительную сторону за счет злорадного чувства триумфа – единственной эмоции, заре- гистрированной памятью в тот момент. Советский таможенник, который 11 лет назад прово- дил меня в эмиграцию напутствием: «Ты никогда не увидишь семью!», был сегодня посрам- лен. Посрамлен!
Через два месяца Горбачев позвонит Сахарову, чтобы сообщить ему об окончании ссылки. Через три года рухнет Берлинская стена, а через пять – и сам Советский Союз. Сам- мит в Рейкьявике войдет в историю как начало конца советского режима, не выдержавшего гонки вооружений; упорство Рейгана по вопросу «звездных войн» окажется, выражаясь по- американски, «последней тростинкой, переломившей спину верблюду».
Роль в этом безымянного советского ученого, который передал американцам ракетные секреты, будут оценивать историки, когда ЦРУ раскроет свои секреты – лет эдак через сто.
Но я не мог знать будущего, стоя в коридоре своей квартиры между трехногой собакой и сияющей Анукампой. Я не ощущал никаких душевных движений. Стресс последних недель, очевидно, притупил мою способность к эмоциональной реакции. Я не испытал ни безудерж- ной радости, ни порыва благодарности к небесным силам или сильным мира сего. В голове промелькнуло, что все, чем я жил в последнее время, – лихорадочная деятельность, высокая политика, шпионские игры, – отошло в эту секунду в прошлое.
«Началось возвращение в реальность, – подумал я, – новая жизнь, в которой я больше уже не отчаянный одинокий воин, борющийся с всесильным монстром, пленившим старика-отца, а частный житель с берегов Гудзона, сын своих родителей, объект их навязчивого воспитания, прерванного 11 лет назад. Что скажет отец, узнав, что моя новая избранница не еврейка, более того – немка, да к тому же еще и член индийского культа? Как мама справится с культурным шоком Нью-Йорка? Где они будут жить?» Впоследствии, сравнивая свою первую реакцию с мыслями моего отца накануне в мос- ковской больнице, я отметил, что, как и у него, баланс приобретений и потерь склонился у меня в положительную сторону за счет злорадного чувства триумфа – единственной эмоции, заре- гистрированной памятью в тот момент. Советский таможенник, который 11 лет назад прово- дил меня в эмиграцию напутствием: «Ты никогда не увидишь семью!», был сегодня посрам- лен. Посрамлен!
