А. Гольдфарб. «Быль об отце, сыне, шпионах, диссидентах и тайнах биологического оружия» 162 * * * В воскресенье, 7 сентября, на восьмой день заключения, охранники вывели Ника из камеры и препроводили в комнату для допросов. Кроме Сергадеева, его ждал грузный муж- чина в кожаном пиджаке. Им оказался генерал военной прокуратуры, который сообщил Нику, что его обвиняют в шпионаже – «особо тяжком преступлении, которое карается суровыми приговорами, вплоть до смертной казни», подчеркнул он.
В своих мемуарах Ник вспоминал этот момент: «У меня перехватило дыхание, закружи- лась голова. Я чувствовал, что мое кровяное давление зашкаливает, но я молчал».
– Вас не беспокоит смертная казнь? – спросил генерал, барабаня пальцами по столу.
– Беспокоит, – мрачно ответил Ник.
Генерал подтолкнул к нему документ, в котором перечислялись три пункта обвинения: 1) сбор по указанию ЦРУ и передача в ЦРУ информации экономического, политического и воен- ного характера; 2) помощь ЦРУ в установлении конспиративной связи с советским граждани- ном и 3) иная шпионская деятельность.
До этого момента Сергадеев ни разу не упоминал об эпизоде с отцом Романом, что больше всего беспокоило Ника. Он надеялся, что КГБ каким-то образом проглядел этот инци- дент. Но второй пункт обвинительного заключения явно имел в виду именно это, и Ник едва мог сдержать свой страх. Он отказался подписать основную часть обвинительного заключения, но подписал бумагу о том, что прочитал и понял его. Генерал собрал документы и ушел.
Ник мечтал оказаться в тишине своей камеры, чтобы собраться с мыслями. Но Сергадеев не дал ему ни минуты передышки.
– Мы знаем, что вы получили письмо от отца Романа, – лукаво поблескивая глазами, сказал он. – Что вы с ним сделали?
– В нем был второй конверт, адресованный послу Хартману. Я отнес его в посольство и передал нашему культурному атташе, – после некоторого колебания ответил Ник.
– Культурному атташе, говорите? Ну тогда расскажите мне о ваших делах с Полом Стом- бау.
Ник слышал это имя – это был дипломат, высланный более года назад после ареста Тол- качева, но сам никогда с ним не встречался.
– Я его не знаю, – ответил Ник.
– А у нас есть основания полагать, что таки знаете, – радостно объявил Сергадеев.
И рассказал Нику о телефонном звонке Стомбау отцу Роману Потемкину, в котором тот представился «другом Николая». КГБ записал этот разговор на пленку. Он также показал Нику послание, которое Стомбау передал Потемкину, где упоминалось «письмо, переданное через журналиста». Это, сказал Сергадеев, есть прямое доказательство того, что Ник дружил со Стомбау и они вместе работали.
– Ведь вы получали приказы от Мурата Натырбова, не так ли?
Ник был уверен, что и пленка, и записка сфабрикованы, но говорить это в лицо Серга- дееву ему не хотелось. Вместо этого он сказал: – Если Натырбов и Стомбау использовали мое имя, они сделали это без моего ведома и согласия.
Сергадеев взглянул на него скептически, почти иронично: «Николай Сергеевич, вы хотите сказать, что Мурат использовал вас втемную?» – Сергадеев обращался к Нику исклю- чительно по имени-отчеству.
По словам Ника, тот воскресный день был самым мрачным за все время его пребывания в России. Вернувшись в камеру, он чувствовал себя, словно в кафкианском кошмаре, будто на него нахлынула лавина нелепостей, которым он не мог противостоять. Он был уверен, что
В своих мемуарах Ник вспоминал этот момент: «У меня перехватило дыхание, закружи- лась голова. Я чувствовал, что мое кровяное давление зашкаливает, но я молчал».
– Вас не беспокоит смертная казнь? – спросил генерал, барабаня пальцами по столу.
– Беспокоит, – мрачно ответил Ник.
Генерал подтолкнул к нему документ, в котором перечислялись три пункта обвинения: 1) сбор по указанию ЦРУ и передача в ЦРУ информации экономического, политического и воен- ного характера; 2) помощь ЦРУ в установлении конспиративной связи с советским граждани- ном и 3) иная шпионская деятельность.
До этого момента Сергадеев ни разу не упоминал об эпизоде с отцом Романом, что больше всего беспокоило Ника. Он надеялся, что КГБ каким-то образом проглядел этот инци- дент. Но второй пункт обвинительного заключения явно имел в виду именно это, и Ник едва мог сдержать свой страх. Он отказался подписать основную часть обвинительного заключения, но подписал бумагу о том, что прочитал и понял его. Генерал собрал документы и ушел.
Ник мечтал оказаться в тишине своей камеры, чтобы собраться с мыслями. Но Сергадеев не дал ему ни минуты передышки.
– Мы знаем, что вы получили письмо от отца Романа, – лукаво поблескивая глазами, сказал он. – Что вы с ним сделали?
– В нем был второй конверт, адресованный послу Хартману. Я отнес его в посольство и передал нашему культурному атташе, – после некоторого колебания ответил Ник.
– Культурному атташе, говорите? Ну тогда расскажите мне о ваших делах с Полом Стом- бау.
Ник слышал это имя – это был дипломат, высланный более года назад после ареста Тол- качева, но сам никогда с ним не встречался.
– Я его не знаю, – ответил Ник.
– А у нас есть основания полагать, что таки знаете, – радостно объявил Сергадеев.
И рассказал Нику о телефонном звонке Стомбау отцу Роману Потемкину, в котором тот представился «другом Николая». КГБ записал этот разговор на пленку. Он также показал Нику послание, которое Стомбау передал Потемкину, где упоминалось «письмо, переданное через журналиста». Это, сказал Сергадеев, есть прямое доказательство того, что Ник дружил со Стомбау и они вместе работали.
– Ведь вы получали приказы от Мурата Натырбова, не так ли?
Ник был уверен, что и пленка, и записка сфабрикованы, но говорить это в лицо Серга- дееву ему не хотелось. Вместо этого он сказал: – Если Натырбов и Стомбау использовали мое имя, они сделали это без моего ведома и согласия.
Сергадеев взглянул на него скептически, почти иронично: «Николай Сергеевич, вы хотите сказать, что Мурат использовал вас втемную?» – Сергадеев обращался к Нику исклю- чительно по имени-отчеству.
По словам Ника, тот воскресный день был самым мрачным за все время его пребывания в России. Вернувшись в камеру, он чувствовал себя, словно в кафкианском кошмаре, будто на него нахлынула лавина нелепостей, которым он не мог противостоять. Он был уверен, что
