А. Гольдфарб. «Быль об отце, сыне, шпионах, диссидентах и тайнах биологического оружия» 153 – Алекс? Хаммер тебе ответил? – Это был мой старый знакомый Билл Кусевич, редактор «Уолл-стрит джорнэл».
– Пока нет.
– Очень хорошо! Завтра мы публикуем твое письмо.
В Россию – с надеждой на помощь Арманда Хаммера Это письмо было отправлено телексом Арманду Хаммеру в Москву 23 июля. На вчераш- ний вечер ответа не последовало.
«Уважаемый д-р Хаммер!
Я обращаюсь к Вам с гуманитарной просьбой – помочь очень больному человеку, кото- рого необходимо срочно переправить из Москвы в Нью-Йорк для лечения. Вы, вероятно, полу- чаете множество подобных просьб, но я все же решил попытать счастья, потому что ока- зался в отчаянной ситуации и время не терпит.
Речь идет о моем отце, Давиде Гольдфарбе, в прошлом – профессоре в советской Акаде- мии наук, а ныне 68-летнем пациенте московской больницы. Его способность бороться с неду- гом и возможности получить лечение почти иссякли – из-за того, что уже десять лет он ведет спор с властями о правах человека и свободе науки.
С медицинской точки зрения его состояние – кошмар каждого диабетика: инсулин пере- стал действовать, а на ноге образовалась язва из-за плохого кровообращения. Помимо этого, есть проблемы, с которыми сталкиваются только советские диабетики – врачи не заметили ухудшения и отправили его в больницу только после того, как процесс дошел до кости и нача- лись боли. Язву нужно очищать ежедневно, чтобы избежать гангрены. Однако на него обра- щают внимание раз в несколько дней – и то если повезет. В течение двух недель не удава- лось найти для него хирурга, и его пришлось перевозить из больницы в больницу. Я не знаю, найдутся ли нужные антибиотики, если дело дойдет до гангрены. Его ногу может спасти шунтирование, но такая операция ему недоступна. Таково состояние медицины в России.
Что касается качественного обслуживания, которым пользуется привилегированная элита, моему отцу оно недоступно по политическим причинам.
Другую ногу он потерял в 1943 году в Сталинграде. Это было первой из его многочис- ленных заслуг перед советским государством. В 1948 году, благодаря его исследованиям, было улучшено лечение столбняка. В 1950-х его метод быстрой диагностики помог справиться с эпидемией дизентерии. В 60-х он много сделал, чтобы минимизировать вред советской науке, нанесенный Трофимом Лысенко. Он обучил тысячи студентов. Если государство и должно о ком-то особо заботиться – то к нему это относится в первую очередь.
Однако в 1972 году мой отец отказался наказать сотрудника за участие в политиче- ской демонстрации. За это его перестали пускать за границу. В 75-м он не стал публично отказываться от меня, своего сына, когда я эмигрировал. За это перестали финансировать его лабораторию. В 1984 году он отказался участвовать в провокации против одного амери- канского журналиста. За это КГБ устроил у него дома обыск и обвинил его в измене – отца спасло только заступничество его заграничных коллег. Выйдя на пенсию, он попытался при- ехать ко мне на Запад, но ему не дают разрешения.
В Нью-Йорке его ждет врач и больничная койка. Необходимо, чтобы кто-то, кто обла- дает влиянием, попросил г-на Горбачева отпустить моего отца по гуманитарным соображе- ниям. По Москве ползут слухи: сенатор Кеннеди выпросил пять семей, французскому прези- денту Миттерану отдали три. „Только не зли их, – говорит мне мать по телефону, – мы не «качаем права», мы просим пощады…” Что ж, они добились своего. Мой отец признает свою вину. Они заставили его пожалеть, что он не выкинул того студента из лаборатории в 1972 году.
– Пока нет.
– Очень хорошо! Завтра мы публикуем твое письмо.
В Россию – с надеждой на помощь Арманда Хаммера Это письмо было отправлено телексом Арманду Хаммеру в Москву 23 июля. На вчераш- ний вечер ответа не последовало.
«Уважаемый д-р Хаммер!
Я обращаюсь к Вам с гуманитарной просьбой – помочь очень больному человеку, кото- рого необходимо срочно переправить из Москвы в Нью-Йорк для лечения. Вы, вероятно, полу- чаете множество подобных просьб, но я все же решил попытать счастья, потому что ока- зался в отчаянной ситуации и время не терпит.
Речь идет о моем отце, Давиде Гольдфарбе, в прошлом – профессоре в советской Акаде- мии наук, а ныне 68-летнем пациенте московской больницы. Его способность бороться с неду- гом и возможности получить лечение почти иссякли – из-за того, что уже десять лет он ведет спор с властями о правах человека и свободе науки.
С медицинской точки зрения его состояние – кошмар каждого диабетика: инсулин пере- стал действовать, а на ноге образовалась язва из-за плохого кровообращения. Помимо этого, есть проблемы, с которыми сталкиваются только советские диабетики – врачи не заметили ухудшения и отправили его в больницу только после того, как процесс дошел до кости и нача- лись боли. Язву нужно очищать ежедневно, чтобы избежать гангрены. Однако на него обра- щают внимание раз в несколько дней – и то если повезет. В течение двух недель не удава- лось найти для него хирурга, и его пришлось перевозить из больницы в больницу. Я не знаю, найдутся ли нужные антибиотики, если дело дойдет до гангрены. Его ногу может спасти шунтирование, но такая операция ему недоступна. Таково состояние медицины в России.
Что касается качественного обслуживания, которым пользуется привилегированная элита, моему отцу оно недоступно по политическим причинам.
Другую ногу он потерял в 1943 году в Сталинграде. Это было первой из его многочис- ленных заслуг перед советским государством. В 1948 году, благодаря его исследованиям, было улучшено лечение столбняка. В 1950-х его метод быстрой диагностики помог справиться с эпидемией дизентерии. В 60-х он много сделал, чтобы минимизировать вред советской науке, нанесенный Трофимом Лысенко. Он обучил тысячи студентов. Если государство и должно о ком-то особо заботиться – то к нему это относится в первую очередь.
Однако в 1972 году мой отец отказался наказать сотрудника за участие в политиче- ской демонстрации. За это его перестали пускать за границу. В 75-м он не стал публично отказываться от меня, своего сына, когда я эмигрировал. За это перестали финансировать его лабораторию. В 1984 году он отказался участвовать в провокации против одного амери- канского журналиста. За это КГБ устроил у него дома обыск и обвинил его в измене – отца спасло только заступничество его заграничных коллег. Выйдя на пенсию, он попытался при- ехать ко мне на Запад, но ему не дают разрешения.
В Нью-Йорке его ждет врач и больничная койка. Необходимо, чтобы кто-то, кто обла- дает влиянием, попросил г-на Горбачева отпустить моего отца по гуманитарным соображе- ниям. По Москве ползут слухи: сенатор Кеннеди выпросил пять семей, французскому прези- денту Миттерану отдали три. „Только не зли их, – говорит мне мать по телефону, – мы не «качаем права», мы просим пощады…” Что ж, они добились своего. Мой отец признает свою вину. Они заставили его пожалеть, что он не выкинул того студента из лаборатории в 1972 году.
