А. Гольдфарб. «Быль об отце, сыне, шпионах, диссидентах и тайнах биологического оружия» 134 Часть V. Посрамление сотрудника таможни Глава 18. Опять Юрий Анатольевич Летом 1982 года, когда Овчинников сообщил отцу, что ничего не смог сделать и умы- вает руки, мы, конечно, не знали, что папа на волосок от ареста. Mы тогда решили принять предложение Юрия Анатольевича, прекратить мою кампанию и ждать лучших времен. Отец написал заявление на прием в ИОГЕН консультантом. Мне пришлось согласиться с тем, что Овчинников помогает ему не на словах, а на деле, ибо мой отец был единственным отказни- ком, который продолжал работать в академическом институте.
В ноябре 1982 года умер Брежнев, и Андропов стал Генеральным секретарем. Андропов в Кремле, Рональд Рейган в Белом доме, Щаранский в тюрьме, Сахаров в ссылке, а советские войска в Афганистане – неудачная позиция, чтобы начинать новую шахматную комбинацию.
* * * Между тем мы с Валей переехали из Мюнхена в Нью-Йорк, где я получил лаборато- рию на кафедре микробиологии Колумбийского университета. Провал плана по вызволению отца с помощью Овчинникова, переезд на другую сторону океана, культурный шок от Нью- Йорка – все это в совокупности привело к полному изменению моего мироощущения: неожи- данно для самого себя я стал избегать политики и вообще всего, что связано с Россией. Мне стало в тягость не только общаться, но даже думать по-русски. На Манхэттене к моему приезду уже обосновались мои старые московские друзья, включая Козловского и Комара с Мелами- дом, но я мало общался с русской компанией. Даже в Москву я звонил через силу. Казалось, все, что было связано с жизнью в Старом Свете, вдруг потускнело, как будто в этой части моей памяти перегорел свет и не было ни времени, ни потребности бежать в магазин за пробками.
Печальным следствием такого состояния души стал распад моего брака с Валей; про- жив вместе десять лет, мы разошлись через несколько месяцев после переезда в Нью-Йорк.
История о том, как и почему наша любовь, выдержавшая перегрузки диссидентства и эмигра- ции, не смогла справиться с испытанием Америкой, заслуживает отдельной книги. Расстав- шись со мной, Валя не прижилась на Манхэттене и, переехав через некоторое время на другую сторону Гудзон-реки, обосновалась в исследовательском отделе одной из фармацевтических корпораций Нью-Джерси. Не прошло и двух лет, как у нее родилась дочь, вторая Маша Гольд- фарб (увы, не моя), и ее жизнь вошла в жесткое русло одинокого материнства, которое даже в Америке – подвиг. После нашего расставания Валя тоже оказалась в той части моего созна- ния, где перегорели пробки, а когда там вновь зажегся свет, все это уже было историей. Так моя милая Валентина, которая живет в полутора часах езды от Нью-Йорка, навсегда осталась для меня в заокеанской жизни, в которой мы были молоды, красивы и до гроба преданы друг другу на зависть соперникам и на страх врагам.
Оставшись один, я совершенно американизировался и погрузился в новую жизнь; мне не с кем было говорить по-русски, я набрал себе полностью американскую лабораторию и завел американскую подругу. 4 июля 1983 года, в моей квартире, на 21-м этаже университетского здания над величественным Гудзоном, праздновали американский День независимости: шам- панское, принесенное университетским народом, лилось рекой, по Гудзону проплывал парус- ник, на нем развевался американский флаг, а на кухне два моих аспиранта – один из Китая,
В ноябре 1982 года умер Брежнев, и Андропов стал Генеральным секретарем. Андропов в Кремле, Рональд Рейган в Белом доме, Щаранский в тюрьме, Сахаров в ссылке, а советские войска в Афганистане – неудачная позиция, чтобы начинать новую шахматную комбинацию.
* * * Между тем мы с Валей переехали из Мюнхена в Нью-Йорк, где я получил лаборато- рию на кафедре микробиологии Колумбийского университета. Провал плана по вызволению отца с помощью Овчинникова, переезд на другую сторону океана, культурный шок от Нью- Йорка – все это в совокупности привело к полному изменению моего мироощущения: неожи- данно для самого себя я стал избегать политики и вообще всего, что связано с Россией. Мне стало в тягость не только общаться, но даже думать по-русски. На Манхэттене к моему приезду уже обосновались мои старые московские друзья, включая Козловского и Комара с Мелами- дом, но я мало общался с русской компанией. Даже в Москву я звонил через силу. Казалось, все, что было связано с жизнью в Старом Свете, вдруг потускнело, как будто в этой части моей памяти перегорел свет и не было ни времени, ни потребности бежать в магазин за пробками.
Печальным следствием такого состояния души стал распад моего брака с Валей; про- жив вместе десять лет, мы разошлись через несколько месяцев после переезда в Нью-Йорк.
История о том, как и почему наша любовь, выдержавшая перегрузки диссидентства и эмигра- ции, не смогла справиться с испытанием Америкой, заслуживает отдельной книги. Расстав- шись со мной, Валя не прижилась на Манхэттене и, переехав через некоторое время на другую сторону Гудзон-реки, обосновалась в исследовательском отделе одной из фармацевтических корпораций Нью-Джерси. Не прошло и двух лет, как у нее родилась дочь, вторая Маша Гольд- фарб (увы, не моя), и ее жизнь вошла в жесткое русло одинокого материнства, которое даже в Америке – подвиг. После нашего расставания Валя тоже оказалась в той части моего созна- ния, где перегорели пробки, а когда там вновь зажегся свет, все это уже было историей. Так моя милая Валентина, которая живет в полутора часах езды от Нью-Йорка, навсегда осталась для меня в заокеанской жизни, в которой мы были молоды, красивы и до гроба преданы друг другу на зависть соперникам и на страх врагам.
Оставшись один, я совершенно американизировался и погрузился в новую жизнь; мне не с кем было говорить по-русски, я набрал себе полностью американскую лабораторию и завел американскую подругу. 4 июля 1983 года, в моей квартире, на 21-м этаже университетского здания над величественным Гудзоном, праздновали американский День независимости: шам- панское, принесенное университетским народом, лилось рекой, по Гудзону проплывал парус- ник, на нем развевался американский флаг, а на кухне два моих аспиранта – один из Китая,
