А. Гольдфарб. «Быль об отце, сыне, шпионах, диссидентах и тайнах биологического оружия» 127 щаются. Такое обращение и, тем более, такая резолюция должны были иметь вескую офици- альную подоплеку, о которой в письме ничего не говорилось.
Во-вторых, в письме однозначно указывалось, что Гольдфарб не имел отношения к госу- дарственной тайне, и Овчинников, видимо, знал, что говорил. Более того, Андропов с этим согласился! А как же секретная программа «Плазмида», которая послужила причиной отказа в выездной визе? И, в-третьих, почему указание председателя КГБ до сих пор не выполнено?
Ведь прошли уже почти два месяца, а Гольдфарб все еще в Москве! Резолюция Андропова была равносильна приказу, и теперь, когда дело Гольдфарба было в руках Сергея, он должен был исполнить его, то есть обеспечить немедленный отъезд «объекта» и его семьи.
– Я до сих пор не понимаю роль Овчинникова в этом деле, – продолжал Сергей. – Может, ты мне объяснишь?
– Овчинников был главным в программе биологического оружия, как Королев в ракет- ной отрасли, а Курчатов в атомном проекте, – сказал я. – А Андропов курировал эту про- грамму в Политбюро. Видимо, Овчинников объяснил Андропову, что ситуация вокруг моего отца привлечет внимание на Западе к работам, которые СССР старается скрыть. А Андропов согласился с этой логикой.
Сергей задумался.
– Но тогда, значит, в контрразведке было другое мнение насчет твоего отца, – наконец, сказал он. – И оно должно было иметь под собой серьезные основания, если они решили не выполнить приказ Андропова. В общем, это многое объясняет. А что такое «плазмида»?
– Это такая цепочка ДНК, замкнутая в кольцо, – объяснил я. – Используется в генной инженерии.
– Мне этого не понять, но звучит внушительно. Значит, твой папа все же чем-то таким занимался?
– Ничем он не занимался. Иначе Овчинников не стал бы за него просить.
Сергей покачал головой, и лицо его приобрело недоверчивое выражение скептического опера.
* * * Пока Сергей ломал голову над тем, как ему поступить с резолюцией Андропова, ситуация еще более запуталась. Ему опять позвонил начальник Первого отдела ИОГЕНа и сказал, что новый директор института, профессор Алексей Созинов, срочно ищет встречи с КГБ – и снова по поводу Гольдфарба! Вооружившись пропуском в Институт генетики – у него были пропуска во все подведомственные ему институты, – Сергей пошел к Созинову.
– Вчера ко мне приходил Гольдфарб, – начал Созинов, – и принес вот это, – он пока- зал Сергею заявление: «Прошу оформить меня в институт на должность консультанта с 1 мая 1982 года».
– Я, конечно, знаю распоряжение КГБ не брать на работу людей в статусе Гольдфарба; я имею в виду, что ему отказано в выезде в Израиль, – продолжал Созинов. – Но дело в том, что сегодня утром мне позвонил вице-президент Академии наук Овчинников и приказал взять Гольдфарба. Я напомнил ему директиву КГБ, а он разозлился, повысил голос и сказал, что если я немедленно не оформлю Гольдфарба, то могу забыть о валютном финансировании института на следующий год. И что же мне делать? – Созинов развел руками. – У меня противоречивые указания от КГБ и от президиума Академии.
Сергей сделал вид, будто ему известно что-то такое, чего не знал его собеседник, и важно сказал: «У КГБ нет возражений против приема Гольдфарба на работу», – а сам подумал: «Черт знает что происходит! Пора сообщить об этом начальству».
Во-вторых, в письме однозначно указывалось, что Гольдфарб не имел отношения к госу- дарственной тайне, и Овчинников, видимо, знал, что говорил. Более того, Андропов с этим согласился! А как же секретная программа «Плазмида», которая послужила причиной отказа в выездной визе? И, в-третьих, почему указание председателя КГБ до сих пор не выполнено?
Ведь прошли уже почти два месяца, а Гольдфарб все еще в Москве! Резолюция Андропова была равносильна приказу, и теперь, когда дело Гольдфарба было в руках Сергея, он должен был исполнить его, то есть обеспечить немедленный отъезд «объекта» и его семьи.
– Я до сих пор не понимаю роль Овчинникова в этом деле, – продолжал Сергей. – Может, ты мне объяснишь?
– Овчинников был главным в программе биологического оружия, как Королев в ракет- ной отрасли, а Курчатов в атомном проекте, – сказал я. – А Андропов курировал эту про- грамму в Политбюро. Видимо, Овчинников объяснил Андропову, что ситуация вокруг моего отца привлечет внимание на Западе к работам, которые СССР старается скрыть. А Андропов согласился с этой логикой.
Сергей задумался.
– Но тогда, значит, в контрразведке было другое мнение насчет твоего отца, – наконец, сказал он. – И оно должно было иметь под собой серьезные основания, если они решили не выполнить приказ Андропова. В общем, это многое объясняет. А что такое «плазмида»?
– Это такая цепочка ДНК, замкнутая в кольцо, – объяснил я. – Используется в генной инженерии.
– Мне этого не понять, но звучит внушительно. Значит, твой папа все же чем-то таким занимался?
– Ничем он не занимался. Иначе Овчинников не стал бы за него просить.
Сергей покачал головой, и лицо его приобрело недоверчивое выражение скептического опера.
* * * Пока Сергей ломал голову над тем, как ему поступить с резолюцией Андропова, ситуация еще более запуталась. Ему опять позвонил начальник Первого отдела ИОГЕНа и сказал, что новый директор института, профессор Алексей Созинов, срочно ищет встречи с КГБ – и снова по поводу Гольдфарба! Вооружившись пропуском в Институт генетики – у него были пропуска во все подведомственные ему институты, – Сергей пошел к Созинову.
– Вчера ко мне приходил Гольдфарб, – начал Созинов, – и принес вот это, – он пока- зал Сергею заявление: «Прошу оформить меня в институт на должность консультанта с 1 мая 1982 года».
– Я, конечно, знаю распоряжение КГБ не брать на работу людей в статусе Гольдфарба; я имею в виду, что ему отказано в выезде в Израиль, – продолжал Созинов. – Но дело в том, что сегодня утром мне позвонил вице-президент Академии наук Овчинников и приказал взять Гольдфарба. Я напомнил ему директиву КГБ, а он разозлился, повысил голос и сказал, что если я немедленно не оформлю Гольдфарба, то могу забыть о валютном финансировании института на следующий год. И что же мне делать? – Созинов развел руками. – У меня противоречивые указания от КГБ и от президиума Академии.
Сергей сделал вид, будто ему известно что-то такое, чего не знал его собеседник, и важно сказал: «У КГБ нет возражений против приема Гольдфарба на работу», – а сам подумал: «Черт знает что происходит! Пора сообщить об этом начальству».
