А. Гольдфарб. «Быль об отце, сыне, шпионах, диссидентах и тайнах биологического оружия» 126 и мечтать о такой жизни, пока не стану генералом. Я живу с беременной женой в одной комнате в коммунальной квартире, с одним сортиром на три семьи. И при этом я защищаю систему от вас! Почему? Чего еще тебе не хватало?
– Может, свободы, – сказал я не очень уверенно.
– Да-а, свободы, – Сергей оглядел комнату. – У меня теперь свободы вагон и маленькая тележка! – он сказал это таким тоном, что на мгновение я почувствовал себя виноватым.
* * * Спустя несколько дней стали приходить ответы на запросы Сергея. Первым откликну- лось Второе ГУ – контрразведка. Сергею позвонил полковник по имени Александр Хлопьянов и спросил, почему он интересуется Даниловым. «Это мой объект, – сообщил Хлопьянов. – Зайди ко мне, нужно поговорить».
– Хлопьянов заявил, что Данилов – установленный агент ЦРУ в Москве, – торжественно объявил мне Сергей.
– Что это значит? Откуда он знал? – удивился я. – Я очень хорошо знаю Ника. Он говорит, что никогда не работал на ЦРУ. И я ему верю.
Сергей только ухмыльнулся: – Ну, так он тебе и признался! Послушай, если Второе ГУ говорит «установленный», а не «подозреваемый», это значит, что есть неопровержимые доказательства.
– Он тебе сказал, какие доказательства?
– Конечно нет, – улыбнулся Сергей. – Такие вещи не разглашаются. Он и сам мог не знать.
Может, у них был крот в Лэнгли42, или перебежчик, который сдал твоего Данилова, или пере- хват сообщений московской резидентуры ЦРУ – кто знает? Но поверь мне, если Второе ГУ говорит – ЦРУ, значит, ЦРУ.
Хлопьянов велел Сергею держать его в курсе дела, и они распрощались.
– А уже на следующий день я получил удивительный документ по делу твоего отца, кото- рый меня просто ошарашил, – продолжал Сергей. – Он пришел из секретариата председателя КГБ, и на нем стояла резолюция самого Андропова! Ты только представь – я, молодой офи- цер, один из многих тысяч, наткнулся на что-то настолько важное, что находится на контроле самого председателя КГБ! Может, это какая-то сверхсекретная операция – откуда мне знать?
Я сидел с разинутым ртом и не знал, что делать.
Это было письмо на имя Андропова от вице-президента Академии наук, академика Овчинникова, датированное серединой февраля 1982 года. Овчинников просил Андропова разрешить профессору Гольдфарбу выехать на постоянное жительство за границу «ввиду его прошлых заслуг перед страной и вклада в советскую науку». Овчинников заверял Андропова, что Гольдфарб не участвовал ни в каких секретных исследованиях и нет никаких уважитель- ных причин для его задержания. На письме рукой Андропова было написано: «Не возражаю».
Я не верил своим ушам: все совпало! Примерно в это же время Овчинников сказал отцу, что пытался ему помочь «на самом высоком уровне». То же самое он писал в письмах запад- ным коллегам. Рассказ Сергея был подтверждением, что Овчинников говорил правду, и одно- временно доказательством, что и Сергей не врет.
Для Сергея письмо было совершенно поразительным в трех отношениях. Овчинников, будучи членом ЦК КПСС, мог, конечно, напрямую обращаться к Андропову – но зачем ему понадобилось вступаться за рядового профессора, одного из многих тысяч в Академии? Лич- ный интерес тут едва ли был замешан – к председателю КГБ с личными просьбами не обра- 42 Штаб-квартира ЦРУ.
– Может, свободы, – сказал я не очень уверенно.
– Да-а, свободы, – Сергей оглядел комнату. – У меня теперь свободы вагон и маленькая тележка! – он сказал это таким тоном, что на мгновение я почувствовал себя виноватым.
* * * Спустя несколько дней стали приходить ответы на запросы Сергея. Первым откликну- лось Второе ГУ – контрразведка. Сергею позвонил полковник по имени Александр Хлопьянов и спросил, почему он интересуется Даниловым. «Это мой объект, – сообщил Хлопьянов. – Зайди ко мне, нужно поговорить».
– Хлопьянов заявил, что Данилов – установленный агент ЦРУ в Москве, – торжественно объявил мне Сергей.
– Что это значит? Откуда он знал? – удивился я. – Я очень хорошо знаю Ника. Он говорит, что никогда не работал на ЦРУ. И я ему верю.
Сергей только ухмыльнулся: – Ну, так он тебе и признался! Послушай, если Второе ГУ говорит «установленный», а не «подозреваемый», это значит, что есть неопровержимые доказательства.
– Он тебе сказал, какие доказательства?
– Конечно нет, – улыбнулся Сергей. – Такие вещи не разглашаются. Он и сам мог не знать.
Может, у них был крот в Лэнгли42, или перебежчик, который сдал твоего Данилова, или пере- хват сообщений московской резидентуры ЦРУ – кто знает? Но поверь мне, если Второе ГУ говорит – ЦРУ, значит, ЦРУ.
Хлопьянов велел Сергею держать его в курсе дела, и они распрощались.
– А уже на следующий день я получил удивительный документ по делу твоего отца, кото- рый меня просто ошарашил, – продолжал Сергей. – Он пришел из секретариата председателя КГБ, и на нем стояла резолюция самого Андропова! Ты только представь – я, молодой офи- цер, один из многих тысяч, наткнулся на что-то настолько важное, что находится на контроле самого председателя КГБ! Может, это какая-то сверхсекретная операция – откуда мне знать?
Я сидел с разинутым ртом и не знал, что делать.
Это было письмо на имя Андропова от вице-президента Академии наук, академика Овчинникова, датированное серединой февраля 1982 года. Овчинников просил Андропова разрешить профессору Гольдфарбу выехать на постоянное жительство за границу «ввиду его прошлых заслуг перед страной и вклада в советскую науку». Овчинников заверял Андропова, что Гольдфарб не участвовал ни в каких секретных исследованиях и нет никаких уважитель- ных причин для его задержания. На письме рукой Андропова было написано: «Не возражаю».
Я не верил своим ушам: все совпало! Примерно в это же время Овчинников сказал отцу, что пытался ему помочь «на самом высоком уровне». То же самое он писал в письмах запад- ным коллегам. Рассказ Сергея был подтверждением, что Овчинников говорил правду, и одно- временно доказательством, что и Сергей не врет.
Для Сергея письмо было совершенно поразительным в трех отношениях. Овчинников, будучи членом ЦК КПСС, мог, конечно, напрямую обращаться к Андропову – но зачем ему понадобилось вступаться за рядового профессора, одного из многих тысяч в Академии? Лич- ный интерес тут едва ли был замешан – к председателю КГБ с личными просьбами не обра- 42 Штаб-квартира ЦРУ.
