А. Гольдфарб. «Быль об отце, сыне, шпионах, диссидентах и тайнах биологического оружия» 104 Представитель сенатского комитета по разведке сказал, что планируется расследова- ние этой истории, так как она поднимает важные вопросы. Он не стал вдаваться в подроб- ности…» Когда я это прочел, у меня волосы встали дыбом. Какие же идиоты сидят в этом ЦРУ!
Как они могли клюнуть на Саню Липавского, у которого на лице написано, что он прохвост?
Что они надеялись получить от него? Единственное, что он мог им предложить, – это наш черный список. Зачем? Ведь мы его все равно собирались опубликовать. Получается, что ЦРУ устроило операцию против нас, причем довольно бессмысленную. Теперь, после того как один из отказников оказался агентом, кто станет защищать остальных? Теперь понятно, почему Кар- тер сбавил свой правозащитный пафос: как только он узнал про ЦРУ, ему пришлось прикусить язык! Теперь Щаранскому не сносить головы, он, очевидно, попадет под статью о шпионаже, и все еврейское движение, а заодно и Хельсинкская группа окажутся замазанными.
Прав был Нехемия, когда предупреждал о «подсадной утке»; ведь Липавский предложил свои услуги ЦРУ сразу после моего отъезда, когда идея черного списка только обсуждалась, – и те клюнули. Стало понятным и поведение Боба Тота; его задержали и привезли в Лефор- тово 12 июня 1977 года, а 13 июня Картер сделал свое заявление, после чего Бобу в посоль- стве посоветовали дать показания на Щаранского в обмен на высылку. То есть Картер засту- пался не за Щаранского, а за Тота, который не имел дипломатического прикрытия. Бедный Боб! Мало того что он нарушил журналистский принцип не выдавать источников и мучился от сознания, что утопил Щаранского, – так вдобавок не мог никому объяснить, в чем дело: ему-то в посольстве наверняка сказали, что Липавский – двойной агент, иначе он не стал бы подписывать показаний!
А тем временем несчастный Толя Щаранский, сидевший в Лефортовской тюрьме, уже год полностью отрезанный от внешнего мира, выслушивал монологи полковника Володина, который тряс перед ним показаниями Боба Тота и кричал: «Как должны мы относиться к так называемым еврейским активистам, которые напрямую связаны со шпионами? Хотите уехать в Израиль – что ж, ваше дело. Но отрекитесь от всех этих ваших Тотов, управлявших вами, как марионеткой! Этим вы и свое положение облегчите и, главное, поможете тем евреям, кто слушал вас, доверял вам, а оказался в такой двусмысленной ситуации».
Щаранский, к его чести, не сломался и не покаялся, несмотря на угрозу расстрела; в конце концов он получил 13 лет за шпионаж, из которых отсидел 8, пока Рональд Рейган не выменял его на настоящих советских шпионов. Боб Тот уехал в Лос-Анджелес – с запятнан- ной репутацией журналиста, разгласившего источник, пусть и под угрозой советской тюрьмы.
Члены Хельсинкской группы получили сроки за антисоветскую пропаганду. Володя Слепак, арестованный в начале 1978 года, отправился в ссылку на 5 лет. Мои друзья-корреспонденты, которых назвал Липавский в «Известиях», были «выдворены» из СССР.
Что касается моего отца, то он отделался легким испугом и четырьмя автомобильными покрышками. Почему его тогда не тронули, было для меня загадкой. Ведь против него были улики – взять хотя бы признание Тота! Сам папа считал, что его спасло то, что Контора так и не выяснила, кто был источником курчатовского протокола и, следовательно, эпизод не был доказан. К тому же папа не был отказником, а целью всей операции было навесить ярлык шпи- онов именно на отказников.
Я тогда предложил другую версию: его спасла специальность, то есть его не посадили по той же причине, по которой меня выпустили: не хотели привлекать внимание к микробио- логии в связи с биологическими тайнами СССР. Выслушав меня по телефону, он тогда только сказал: «Кто знает?» Загадка курчатовского протокола разрешилась много лет спустя. Как я и предполагал, тайным героем, вынесшим протокол из института, оказался не кто иной, как мой бывший шеф,
Как они могли клюнуть на Саню Липавского, у которого на лице написано, что он прохвост?
Что они надеялись получить от него? Единственное, что он мог им предложить, – это наш черный список. Зачем? Ведь мы его все равно собирались опубликовать. Получается, что ЦРУ устроило операцию против нас, причем довольно бессмысленную. Теперь, после того как один из отказников оказался агентом, кто станет защищать остальных? Теперь понятно, почему Кар- тер сбавил свой правозащитный пафос: как только он узнал про ЦРУ, ему пришлось прикусить язык! Теперь Щаранскому не сносить головы, он, очевидно, попадет под статью о шпионаже, и все еврейское движение, а заодно и Хельсинкская группа окажутся замазанными.
Прав был Нехемия, когда предупреждал о «подсадной утке»; ведь Липавский предложил свои услуги ЦРУ сразу после моего отъезда, когда идея черного списка только обсуждалась, – и те клюнули. Стало понятным и поведение Боба Тота; его задержали и привезли в Лефор- тово 12 июня 1977 года, а 13 июня Картер сделал свое заявление, после чего Бобу в посоль- стве посоветовали дать показания на Щаранского в обмен на высылку. То есть Картер засту- пался не за Щаранского, а за Тота, который не имел дипломатического прикрытия. Бедный Боб! Мало того что он нарушил журналистский принцип не выдавать источников и мучился от сознания, что утопил Щаранского, – так вдобавок не мог никому объяснить, в чем дело: ему-то в посольстве наверняка сказали, что Липавский – двойной агент, иначе он не стал бы подписывать показаний!
А тем временем несчастный Толя Щаранский, сидевший в Лефортовской тюрьме, уже год полностью отрезанный от внешнего мира, выслушивал монологи полковника Володина, который тряс перед ним показаниями Боба Тота и кричал: «Как должны мы относиться к так называемым еврейским активистам, которые напрямую связаны со шпионами? Хотите уехать в Израиль – что ж, ваше дело. Но отрекитесь от всех этих ваших Тотов, управлявших вами, как марионеткой! Этим вы и свое положение облегчите и, главное, поможете тем евреям, кто слушал вас, доверял вам, а оказался в такой двусмысленной ситуации».
Щаранский, к его чести, не сломался и не покаялся, несмотря на угрозу расстрела; в конце концов он получил 13 лет за шпионаж, из которых отсидел 8, пока Рональд Рейган не выменял его на настоящих советских шпионов. Боб Тот уехал в Лос-Анджелес – с запятнан- ной репутацией журналиста, разгласившего источник, пусть и под угрозой советской тюрьмы.
Члены Хельсинкской группы получили сроки за антисоветскую пропаганду. Володя Слепак, арестованный в начале 1978 года, отправился в ссылку на 5 лет. Мои друзья-корреспонденты, которых назвал Липавский в «Известиях», были «выдворены» из СССР.
Что касается моего отца, то он отделался легким испугом и четырьмя автомобильными покрышками. Почему его тогда не тронули, было для меня загадкой. Ведь против него были улики – взять хотя бы признание Тота! Сам папа считал, что его спасло то, что Контора так и не выяснила, кто был источником курчатовского протокола и, следовательно, эпизод не был доказан. К тому же папа не был отказником, а целью всей операции было навесить ярлык шпи- онов именно на отказников.
Я тогда предложил другую версию: его спасла специальность, то есть его не посадили по той же причине, по которой меня выпустили: не хотели привлекать внимание к микробио- логии в связи с биологическими тайнами СССР. Выслушав меня по телефону, он тогда только сказал: «Кто знает?» Загадка курчатовского протокола разрешилась много лет спустя. Как я и предполагал, тайным героем, вынесшим протокол из института, оказался не кто иной, как мой бывший шеф,
